Кошачьи

Речь шла о казни, и Джокер был совершенно согласен с приговором. Причина тому лежала на поверхности: церемониймейстер узнал, что вышли на след его соучастия с убийцей. В ходе проведения допроса возникло подозрение, он когда-нибудь сдался бы и выдал убийцу, которому наверняка отдавал отчет. На такой риск убийца, конечно же, не мог пойти, и поэтому он подтолкнул Джокера к непостижимому, но необходимому шагу. И Джокер повиновался, не сопротивляясь позволил убить себя этой бестии. Но что было так невероятно важно в этой игре? Ради чего Джокер с такой готовностью пожертвовал собой? Что за тайна, которая важнее собственной жизни?

Клаудандус!.. Он выжил, чтобы отправить других на смерть!

Решение загадки, как правило, дает обычным смертным гордость и чувство удовлетворения. Больные умы, как мой, — это я знал еще до распутывания случая Клаудандуса, — повиновались другим законам. Разгадывание загадки — удовольствие, отгадка — глупый приз. Просто красиво, если в тайне спрятана другая тайна, в этой снова новая и так далее. Отгадчики загадок — специалисты для себя, и их страстное желание заключается в том, чтобы однажды кто-то пришел и задал вопрос, на который они не смогут ответить. Но иногда отгадчик загадок должен потерпеть жестокое поражение: не потому, что оказался не в состоянии решить очередную задачу, а потому, что он решил ее превосходно, но между тем желал бы вовсе не разгадать.

Итак, этой безумной ночью речь шла о моей скромной персоне. Я узнал правду. Она оказалась трагичной, но и волнующей.

Развенчание моих иллюзий означало, собственно, что пора возвращаться к себе домой. Таким же самоубийственным образом, как при подъеме, я вспрыгнул с кровли на низко расположенный сук и вскарабкался на дерево. При этом я настолько был погружен во взаимосвязь многих частей головоломки, что действовал как лунатик и при этом ни разу не насладился благоговейным ужасом, который сопровождал опасный спуск. Снегопад тем временем превратился в извергающего белую ледяную лавину дракона, который кричал и выл. На следующее утро мир будет похож на лубочную картинку с рождественской открытки и доставит фанатам настоящий экстаз.

Все еще занятый сотнями абсурдных теорий, я бежал домой среди снежной метели, как в фильме «Доктор Живаго», и наконец проскочил в квартиру через окно туалета, щелочку в котором Густав оставил открытой для меня. Моего бедного друга я нашел в рабочем кабинете, где он спал абсолютно пьяный, лежа верхней частью туловища на письменном столе. Наверняка он предпринял пару неудачных опытов отметить с самим собой праздник праздников, пока до него не дошли бессмысленность и трагизм его деяний, и он решил посвятить свое драгоценное время работе. Рядом с книгами стояли две пустые винные бутылки и недопитый бокал, которые доказывали, что работа сама по себе не смогла заглушить боль одиночества.

Я прыгнул на письменный стол и с печалью стал рассматривать человека, который ежедневно готовит мне корм, тащит при малейшем недомогании к врачу и не жалеет денег, который играет со мной в глупые игры с пробкой или резиновой мышкой, в которые и я играю ему в угоду, который страшно переживает, если я где-то долго задерживаюсь, и который любит меня гораздо больше, чем эту дурацкую расфранченную квартиру. К сожалению, он снова варварски захрапел, и храп спугнул мое лирическое настроение. Густав положил свою арбузную голову боком на очень большой раскрытый фолиант, который освещал сумеречный свет настольной лампы.

Продолжая размышлять о бессмысленной жизни Густава, я рассеянно скользил взглядом по правой стороне книги. На странице была представлена цветная репродукция. «Около 1400 года до нашей эры, роспись в могиле из Фив» — было написано ниже. Как все загадочные древние изображения, она была созвучна мне философски, ибо я был не в состоянии представить, что столько веков назад существовали высокоразвитые культуры. Я бы немедленно направил свое внимание на голову хозяина, если бы на картине мне не бросилось в глаза нечто особенное.

Роспись в могиле изображала, очевидно, молодого фараона или бога на охоте. С завязанной вокруг бедер белой повязкой и с роскошным украшением на шее, молодой человек держал в одной руке змею, а в другой — трех птиц. Он стоял на папирусной лодке возле берега озера, который зарос камышом и болотными растениями. Птицы и утки разнообразных видов, волнующие буйством красок, окружали его. На заднем фоне красовались таинственные иероглифы, и совсем справа — маленькая богиня в золотых одеждах, которая, похоже, благословляла это действие. Картина, на которой все было передано по египетской традиции в боковом ракурсе, должна была быть документом охоты, детали сведены к самым существенным. Ужас в меня вселил собрат у ног охотника. Как в пасти, так и в лапах он держал какую-то птицу и тем самым оказывал юноше поддержку. Я знал, что древние египтяне начали использовать нас на охоте раньше, чем собак, и лишь потом как победителей вредоносных грызунов в земледельческих регионах. Те же собратья были совершенно другими, чем такие одомашненные особи, как мы. Они были прямыми потомками пракошачьих. И без сомнения, такой экземпляр был изображен на росписи. Самое таинственное было все же то, что этот предок выглядел точно как та особа, с которой я спаривался на прошлой неделе: песочного цвета шкура, переходящая на брюхе в бежевый; приземистые формы тела; сверкающие как драгоценные камни глаза…

Потом произошло чудо — я испытал облегчение! Словно в моей голове рухнула гигантская стена, и хлынул яркий свет тысячи солнц. Вдруг я понял — мы проходим путь, обратный селекции! К нашим предкам, к прежним формам кошки неолита, возможно, еще дальше в глубь веков, к гордым пракошачьим, не знавшим цепей одомашнивания, которые как наводящие ужас хищники ходили по миру свободно, вызывая к себе уважение, где бы они ни были!

Я должен был обязательно разобраться в этом деле. Как молния я покружил по библиотеке и выискал на полках объемистое собрание справочников. Наконец я нашел том с буквой «Г», который стоял на самой верхней полке. Я взял разбег с письменного стола, подпрыгнул, схватил передними лапами том, рванул вниз с полки и грохнулся с ним вместе на пол. Густав прокомментировал шум нечленораздельными, бормочущими звуками, но потом опять принялся уютно похрапывать. Как очумелый я листал страницы со скоростью машины по счету банкнот, пока наконец не нашел искомое ключевое слово: генетика.

Уже после прочтения первого предложения я дрожал всем телом от лихорадочного возбуждения. С одной стороны, я бесконечно злился сам на себя за собственную глупость, потому что не учитывал до сих пор этот важный пункт, с другой стороны — меня охватил ледяной ужас: я думал, что теперь окончательно узнал убийцу и понял, каков мотив убийств.