И все же, посещение Селином СССР состоялось. Он прибыл в Ленинград осенью 1936 года. Однако в отличие, например, от Андре Жида, который был официально приглашен советским правительством, путешествовал по всей стране в специальном вагоне в сопровождении пяти писателей и даже удостоился чести во время похорон Горького стоять на трибуне Мавзолея рядом со Сталиным и Молотовым, Селин приехал в Советский Союз в качестве простого туриста и смог побывать лишь в Ленинграде.
Знакомство Селина с советской действительностью 1936 года вызвало у него крайне отрицательную реакцию, что нашло свое отражение в небольшом эссе «Mea culpa» и скандально известном памфлете «Безделицы для погрома»*(см. «Безделицы для погрома: Ленинград 1936 года глазами писателя Луи–Фердинанда Селина» (предисловие, перевод с французского и примечания Т.Н. Кондратович и В.В. Кондратовича) — в сб. «Невский архив» Спб, «Феникс», 1995г.). Публикация этих произведений во Франции окончательно поссорила Селина с советским правительством: на его имя и творчество был наложен запрет, который длился до самого последнего времени.
В современной России ощущается новое пробуждение интереса к творчеству Селина. За последние три года были предприняты по крайней мере три новых издания романа «Путешествие на край ночи», впервые на русском языке увидел свет романа «Смерть в кредит»*{«Смерть в кредит», пер. с франц. Кондратович Т.Н., Москва, «Мокин», 1994 год.}. И вот наконец, первое русское издание романа «Из замка в замок».
Примерно к 1939 году относится знакомство Селина с танцовщицей парижской Оперы Люсетт Альманзор, ставшей его женой и разделившей с ним все тяготы последнего периода его жизни (В трилогии Селин называет ее Лили.).
А дальнейшая судьба писателя сложилась трагически. Скандальные расистские памфлеты. Сомнительное поведение в период второй мировой войны. Бегство в Данию после ее окончания. Суд. Тюрьма. Ссылка. Годы забвения, одиночества, и снова шумный литературный успех, связанный с появлением романа «Из замка в замок» (1957), первой частью трилогии, в которую вошли также романы «Север» и «Ригодон».
Все книги Селина в той или иной мере автобиографичны. Не составляет исключения и роман «Из замка в замок», который он писал в Медоне и завершил в 1956 году. Роман «Из замка в замок» можно было бы озаглавить «Край ночи». События, описанные в романе, охватывают период с 1944 по 1956 год, время после крушения коллаборационистского правительства Виши. Замки, о которых говорит Селин, в действительности являются странными, кошмарными призраками, имя которым Война, Ненависть, Нищета. Три раза Селин оказывается обитателем замка: на юге Германии в Зигмарингене, в бывшей резиденции Гогенцоллернов — в компании маршала Петэна и его министров. В Дании, где он в течение 18 месяцев находится в заключении в тюрьме, потом еще несколько лет на разрушенной ферме, и наконец, в пригороде Парижа Медоне, где он практикует в качестве врача и где всю его клиентуру составляют несколько таких же нищих как он сам пациентов.
Селин вместе со своей женой покинули Париж и прибыли в Зигмаринген в начале ноября 1944 года, то есть примерно через два месяца после того, как туда переехало большинство членов правительства Ваши. Причем для лучшего понимания описываемых Селином в романе событий, необходимо хотя бы в общих чертах описать существовавший в тот момент в Зигмарингене расклад политических сил.
В Замке и баварской деревне Зигмаринген, бывшем родовым имением Гогенцоллернов на юге Германии, в сентябре 1944 года немцы собрали большинство французских политических деятелей, составлявших костяк коллаборационистского правительства Виши. Однако, будучи собраны в одном месте, далеко не все оценивали свое положение там одинаковым образом. Маршал Петэн, например, считал себя пленником немцев и практически полностью отошел от дел, общаясь лишь со своим персоналом. Премьер–министр правительства Виши Пьер Лаваль, также привезенный в Зигмаринген против своей воли, придерживался той же линии поведения. В таком же положении находились еще несколько приближенных к нему высокопоставленных чиновников: министр промышленности Жан Бишлонн, министр национального образования Абель Боннар, минист юстиции Морис Габольд, министр печати Поль Марион и другие.
Этой группе противостояло несколько «актвных» политических деятелей, продолживших сотрудничество с Германией: Фернан де Бринон, Жозеф Дарнан, Жак Дорио, Марсель Деа и другие. Они входили в состав так называемой «Правительственной делегации в защиту национальных интересов», созданной по инициативе Гитлера и Риббентропа с целью в дальнейшем сформировать на ее основе новое правительство во главе с Дорио. Между «активными» и «пассивными» отношения были практически полностью разорваны, хотя они жили в одном месте и вынуждены были часто встречаться. Несмотря на это обе эти группы официальных лиц зимой 1944–1945 годов находились в привилегированном положении, располагались главным образом в Замке. Петэн занимал верхние этажи замка, Лаваль жил ниже, там же располагались и члены «Делегации». Впрочем, все они в равной степени были обречены.
Совсем в других бытовых условиях находилась остальная масса беженцев, расквартированных в домах и подвалах прилегавшей к Замку деревушки. Их число приближалось к двум тысячам (у Селина их 1142). По большей части, это были «неявные коллаборационисты», съехавшиеся сюда со всех концов Франции. Впрочем, многие из них, хотя и не занимали официальных постов, но все же были достаточно известны: литераторы, художники, журналисты, лидеры политических партий. К числу этих «1142–х» принадлежал и Селин. Селин продолжал там работать в качестве врача: занятие, которым он был вынужден заниматься практически до конца жизни. Состояние, в котором пребывали все эти окруженные и практически обреченные на смерть люди можно без труда себе представить. Вот, например, как описывает свою встречу с Селином один из французских беженцев, прибывших в то время из лагеря неподалеку от Зигмарингена. Это свидетельство особенно интересно, ибо принадлежит человеку, который до того момента с Селином был не знаком: «С нами заговорил какой–то странный тип. Он был высокий, худой и его сверкающие светлые глаза, глубоко посаженные под огромными кустистыми бровями светились беспокойным светом. Когда он смотрел на вас, его зрачки застывали и казалось, что его глаза постоянно вас о чем–то вопрошают. На нем была застиранная куртка, которая когда–то была коричневой и темно–синие панталоны, болтавшиеся на его тощих ногах. На его шее на веревочке болтались две огромные кожаные меховые рукавицы, а в левой руке он за ручку держал объемистый саквояж, в котором были проделаны дырочки для доступа воздуха. В этом саквояже, я узнал это позже, он носил огромного кота. Таков был странный наряд это типа, что же касается кота, это была замечательная тварь, я не мог оторвать от него глаз. Он был размером почти с ягненка и, честное слово, казалось, он очень доволен, что прогуливается в подобном экипаже: забавная тварь… Это были: Луи–Фердинанд Селин и его кот Бебер. Скороговоркой, не прерываясь даже, чтобы выслушать ответы, он стал расспрашивать меня, что побудило меня приехать в Зигмаринген. Его удивляло мое решение приехать в это осиное гнездо. В живописной манере, употребляя неожиданные выражения и с неизменным лукавством он набросал мне картину военного положения, как оно ему представлялось: «<…> у меня такое впечатление, что все сжалось и окончательно отвердело, — сказал он мне о немцах. — Эластические отступления уже невозможны, каучук потерял гибкость.» А потом, все время в том же насмешливом тоне, со своим парижским акцентом, странно контрастировавшим с горячечным блеском его светлых глаз, огромные зрачки которых трагически неподвижно смотрели на вас: «Интересно, выкарабкается кто–нибудь из этой передряги? Как по–вашему, вы здесь человек новый, вам виднее?» Задавая этот вопрос, он, казалось, действительно желал, чтобы война кончилась как можно скорее и, как это ни странно было для подданного Зигмарингена, полным крушением Рейха. «Теперь они должны бы наконец понять, что уже довольно, — сказал он чуть позже, — это вовсе не смешно, не надо бы им растягивать это удовольствие, люди, которых сейчас мобилизуют, могли бы быть моими внуками. Если мы мимо этого можно было пройти не заразившись, как мимо сифилиса!» Я не мог отделаться от воспоминания об этих больших голодных глазах, смотревших на меня, казалось, эти глаза звали на помощь, контрастируя с насмешливым тоном, юмором и комизмом этого персонажа, похожего на монмартрского шансонье. До сих пор я испытыываю к этому человеку, которого я, можно сказать, совсем не знал, странную жалость.» *{Цитируется по Celine. Romans II. Notice pour «D’un chateau l’autre» par Henri Godard. Ed. Gallimard. Bibliotheque de la Pleiade.}.
Комментариев нет