Мы с Гейджем спим в хозяйской спальне внизу. Мы занимаемся любовью на огромной кровати под лоскутным стеганым одеялом. Гейдж, чувствуя мой настрой, старается быть неторопливым и нежным – безошибочный способ заставить меня потерять голову, воспламенить все мои чувства. И вот мое сердце уже бешено бьется где-то в горле. Гейдж сильный и решительный, и в то же время каждое его легкое движение – подтверждение чего-то неподвластного словам, чего-то более глубокого и сладостного, чем просто страсть. Мое тело замирает в его объятиях, я вскрикиваю, уткнувшись в его плечо, а он все старается продлить мое наслаждение. Теперь мой черед. Я крепко обвиваю его руками и ногами, заставляя глубже проникнуть в меня, и он, вздымаясь и убыстряя темп, выдыхает мое имя.
Мы просыпаемся на рассвете от крика зимующих здесь белых диких гусей, которые, хлопая крыльями, слетаются через поля на завтрак. Я лежу, уютно устроившись у Гейджа на груди, прислушиваясь к серенадам, которые на дубах у окна исполняют пересмешники. Их пение бесконечно.
– Где ружье? – слышится голос Гейджа.
Я прячу улыбку у него на груди.
– Спокойно, ковбой. Это мое ранчо. Эти птички могут петь все, что им вздумается.
Раз так, отвечает Гейдж, то он в отместку заставит меня отправиться с ним в такую рань верхом обследовать мое владение.
Моя улыбка меркнет. Мне нужно кое-что ему сказать, но я все не могу решить, как это сделать и в какой момент. Я молчу, нервно теребя волоски у него на груди.
– Гейдж… я, наверное, сегодня не смогу поехать верхом.
Он приподнимается на локте и, хмуро сдвинув брови, смотрит на меня.
– Почему? Ты хорошо себя чувствуешь?
– Нет… то есть да… я чувствую себя хорошо. – Я прерывисто вздыхаю. – Но прежде чем делать что-то требующее физического напряжения, мне следует проконсультироваться с врачом.
– С врачом? – Гейдж приподнимается надо мной и берет меня за плечи. – С каким врачом? Какого черта ты не… – Наконец до него что-то доходит, и он умолкает. – Боже мой, Либерти, девочка моя, ты… – Его руки, вцепившиеся в мои плечи, мгновенно ослабляют хватку, словно он боится раздавить меня. – Ты уверена? – Я киваю в ответ, и он смеется от восторга. – Не могу поверить. – Его глаза по контрасту с появившимся на лице румянцем кажутся поразительно светлыми. – А впрочем, верю. Это случилось в канун Нового года, да?
– Все ты виноват, – напоминаю ему я, и его улыбка становится еще шире.
– Да, все только благодаря мне. Девочка моя милая, дай мне на тебя посмотреть.
Я немедленно подвергаюсь тщательному осмотру – его руки скользят по моему телу. Гейдж раз десять целует меня в живот, затем, приподняв, снова заключает в объятия и начинает целовать в губы.
– Господи, как же я тебя люблю. Как ты себя чувствуешь? Тебя не мучает утренняя дурнота? Чего ты хочешь – крекеров, маринованных огурцов, «Доктор Пеппер»?
Я отрицательно мотаю головой и пытаюсь говорить между поцелуями:
– Я люблю тебя… Гейдж… люблю тебя… – Слова приятно застревают между нашими губами, и я в конце концов понимаю, почему многие техасцы называют поцелуи сладкими укусами.
– Ох, как же я буду о тебе заботиться. – Гейдж тихонько кладет голову мне на грудь, прижимаясь ухом к моему сердцу. – Ты, Каррингтон и наш ребенок. Моя маленькая семья. Это просто чудо.
– Уж больно обыкновенное чудо, – замечаю я. – Ну, то есть я хочу сказать, женщины рожают детей каждый день.
– Но только не моя женщина. И не моего ребенка. – От его взгляда у меня захватывает дух. – Что мне для тебя сделать? – шепчет он.
– Скажи просто «спасибо», – говорю я, – и займись со мной сексом.
И он исполняет мою просьбу.
Я знаю: этот мужчина любит меня такой, какая я есть. Не ставя никаких условий, никаких ограничений. И это тоже чудо. Но если по правде, чудеса случаются каждый день.
И чтобы с ними встретиться, вовсе не нужно ходить далеко.
Комментариев нет