Когда Гейдж поднял меня с сиденья, я, опьяненная эндорфинами, чувствовала себя опустошенной и выжатой как лимон. Гейдж, шепча ругательства, держал мою голову у себя на руке. Никогда раньше я не видела его в таком подавленном состоянии. Черные зрачки его глаз почти поглотили серебристую радужку.

– Я был груб с тобой. – Его голос срывался. – Черт. Прости меня, просто я…

– Все нормально, – пробормотала я. Трепет наслаждения все еще отдавался в моем теле.

– Ничего не нормально. Я…

Он внезапно замолчал – и я, собравшись с силами, сумела приподняться и дотянуться до него губами, чтобы поцеловать. Он не уклонился от моих губ, прижатых к его губам, но и не ответил на поцелуй – лишь держал меня в руках, стараясь натянуть мне на грудь платье, прикрыть мои голые ноги, а потом завернул меня в свой смокинг.

Ни он, ни я после этого не произнесли ни слова. Меня все еще переполняли ощущения, в которых я едва отдавала себе отчет, когда Гейдж нажал на кнопку и заговорил с водителем. По-прежнему удерживая меня одной рукой, он другой налил себе порцию и медленно выпил. На его лице ничего нельзя было прочесть, но я ощущала в его теле жуткое напряжение.

В надежных объятиях Гейджа, согретая теплом его тела, я немного вздремнула у него на коленях, убаюкиваемая мягким покачиванием автомобиля. Потом внезапно проснулась, когда машина уже остановилась и дверца ее распахнулась. Часто моргая, я смотрела на Гейджа, который разбудил меня и помог выбраться из машины.

Стыдясь своего помятого вида и очевидной причины нашего с Гейджем беспорядка, я бросила смущенный взгляд на нашего водителя, Фила. Но тот, ни на кого не глядя, сохранял на лице профессионально-бесстрастное выражение.

Мы были на Мейн, 1800. Гейдж пристально смотрел на меня, словно ожидал, что я откажусь ночевать в его квартире. Я попыталась понять, как должна поступить, взвесить все последствия, но голова у меня напрочь отказывалась соображать. Из сумбура осаждавших меня мыслей выделялась лишь одна: этому мужчине плевать на то, что я не отказала Харди, и он никому не собирается уступать дорогу.

Со смокингом Гейджа, накинутым мне на плечи поверх платья, я пересекла вестибюль и вошла в лифт за Гейджем. Лифт взметнулся вверх с такой скоростью, что я покачнулась на своих каблуках. Гейдж обхватил меня и целовал до тех пор, пока я вся не раскраснелась и не стала задыхаться. Он потянул меня за собой из лифта, и я, последовав за ним, начала спотыкаться. Тогда Гейдж легким движением подхватил меня на руки и понес – в самом деле понес! – по коридору к себе в квартиру.

Мы сразу же оказались в ожидавшей нас тишине спальни. Я, не зажигая огня, разделась. Теперь, после торопливого секса в машине, настойчивая потребность перешла в нежность. Гейдж тенью двигался поверх меня, отыскивая самые отзывчивые места, самые чувствительные точки на моем теле. Чем больше он ласкал меня, тем больше я хотела его. Глубоко дыша, я подалась к нему, стремясь почувствовать твердость его плоти, упругость тела, черный как ночь шелк его волос. Его ласки, его губы и руки, нежно мучившие меня, заставили мое тело раскрыться перед ним, и оно потянулось ему навстречу, сотрясаясь от мольбы принять его в себя. Я не могла сдержать стонов каждый раз, как он проникал в меня. Снова и снова, пока не преодолел все преграды, во мне, в меня погруженный, обладающий и обладаемый мной.

Как говорят ковбои, не загоняй лошадь и не ставь ее в стойло в мыле. Так же и с девушками, особенно с теми, которые какое-то время жили без секса: им тоже требуется какое-то время, чтобы снова к нему привыкнуть. Даже не знаю, сколько раз этой ночью Гейдж овладевал мной. Проснувшись наутро, я чувствовала боль во всем теле, болели даже какие-то такие мышцы, о существовании которых я не подозревала, руки и ноги не разгибались. Гейдж проявил необыкновенную заботу – принес мне кофе в постель.

– Только не изображай раскаяние, – сказала я, подаваясь вперед, пока он подсовывал мне под спину еще одну подушку. – Это выражение тебе не идет.

– А я ни в чем не раскаиваюсь. – Одетый в черную футболку и джинсы, Гейдж присел на краешек кровати. – Наоборот, я всем доволен.

Я прикрыла грудь простыней и осторожно сделала глоток дымящегося кофе.

– Еще бы, – отозвалась я. – Особенно после последнего раза.

Мы посмотрели друг другу в глаза, и Гейдж положил мне руку на колено. Тепло его ладони проникло сквозь тонкую ткань простыни.

– Ты в порядке? – мягко спросил он меня.

Черт его побери, он обладал феноменальной способностью обезоруживать меня, демонстрируя заботу именно в те минуты, когда я ожидала от него надменности и командирского тона. Я внутренне напряглась. Мне было так хорошо с Гейджем, что я усомнилась, будто смогу отказаться от него, пусть даже ради человека, о котором всегда мечтала.

Я хотела было сказать, что со мной все в порядке, но вместо этого неожиданно для себе сказала правду:

– Я боюсь совершить ошибку, которая может сломать мне жизнь. И поэтому пытаюсь определить, что может стать ошибкой.

– Ты хочешь сказать, не что, а кто.

Его слова больно резанули меня по сердцу.

– Я знаю, тебе будет неприятно, если я увижусь с ним, но…

– Ничего подобного. Я даже хочу, чтобы ты с ним увиделась.

Я крепче сжала в руках горячую чашку.

– Правда?

– Совершенно очевидно, что, пока ситуация не разрешится, я не дождусь от тебя того, чего хочу. Тебе нужно выяснить, насколько живы ваши чувства друг к другу.

– Да. – Я подумала, что такое понимание с его стороны говорит о его передовых взглядах.

– Все нормально, я не против, – продолжал Гейдж, – но только пока ты не ложишься с ним в постель.

Хоть и с передовыми взглядами, а все равно техасец. Я улыбнулась ему насмешливо:

– Значит ли это, что тебе нет дела до того, что я чувствую по отношению к нему, если сексом занимаюсь с тобой?

– Это значит, – спокойно ответил Гейдж, – что сейчас я согласен на секс, а потом буду работать над тем, чтобы получить все остальное.

Глава 23

Вечер у Черчилля, как я потом узнала, сложился немногим удачнее, чем у меня. Они с Вивиан разругались вдрызг. Такой уж ревнивый характер, сказал Черчилль, он не виноват, что другие женщины проявляли к нему интерес.

– Вопрос в том, какого рода интерес проявляли к ним вы.