Молодой дагестанец Изербеков с сыном Шторма Виктором таскали из фургона тяжелые ящики с патронами и оба молодых человека в чем-то были схожи. То ли рост один, то ли отсвет притушенных фонарей в салоне делал их лица и стать очень похожими.

Тени от людей, изломившись, уплывали за край трапа, исчезали в нутре самолета и снова выдвигались и изгибистыми контурами падали на бетонную дорожку, задок фургона, срывались с него и уходили в небо.

Путин прибыл в половине шестого. Не один: с ним были его начальник охраны Щербаков и телохранитель Павел Фоменко. Тот самый, который, как две капли воды, похож на президента. Все трое были облачены в камуфлированную форму, на головах — черные шапочки. Они сидели в машине и наблюдали за погрузкой. Дверца со стороны Щербакова была приоткрыта и он, чтобы не задымлять салон, руку с зажженной сигаретой держал возле неширокого зазора, откуда повевал предутренний ветерок.

К ним подошел Шторм-старший и поздоровался со всеми, кто сидел в машине. Рука президента была сухая и теплая, у Щербакова — костистая, неудобная для пожатия. Зато ладонь Фоменко, словно холодная рыбка, складно уложилась в широкой ладони Шторма, но ответила жестким до боли пожатием.

Все разговоры уже были позади. Путин только сказал: «Я никогда не думал что так много наберется вещей…» «Кое-что оставим в схроне, на месте приземления, — объяснил Шторм. — С собой — ничего лишнего, классический набор — от иголки до штыка…»

Было без четверти шесть, когда убрали трап и запустили двигатели. За иллюминатором, куда бросил взгляд Путин, уже вовсю было светло. Он смотрел на электроопоры, густые неподвижные кроны старых кленов и вязов, под сенью которых белел бетонный забор, с вьющейся поверху колючей проволокой. Забор отделял Тот мир, где остались его близкие, уклад уже начинающей налаживаться новой жизни, от мира Этого, с нарастающими звуками самолетных движков, с тенями, утренней свежестью и возникшем чувством тревоги.

Пред его взором предстало лицо жены, ее взыскующие, умоляющие глаза и ее внезапный вопрос: «Ты все же решил пойти туда сам?» И это было словно удар грома, потому что у него не было времени убрать с лица гримасу фальшивого удивления, подавить в голосе ложную ноту: «О чем ты? Обыкновенная поездка на отдых…» «Перестань, я же знаю, ты ходил тренироваться в тир, от тебя пахло, как от пороховой бочки…» Людмила обняла его и он услышал, как бьется ее сердце. Щекой ощутил влажную теплоту, ее сдерживаемое дыхание… «Если пойдешь туда, — ее губы были у его губ, — постарайся напрасно не убивать. С этим потом и тебе и мне будет трудно жить…» Он прижал ее голову к своей голове и их глаза близко встретились: и женщина, может быть, впервые за их совместную жизнь, увидела в глазах мужа несогласие, словно зрачки его вдруг покрылись непроницаемой пленкой — матово-блеклой, не способной пропустить в себя осмысленность.

Он прошел в детскую, но не стал задерживаться: лежащая на подушке головка спящей дочери едва не подкосила его в ногах и он, чтобы не расслабляться, направился к дверям. Однако к нему подошел черный лабрадор и носом ткнулся в ноги, подставляя себя под поводок — пришло время прогулки. Хозяин потрепал пса по лобастой голове и, сказав «до встречи, Рэй» , обернулся к жене. Обнял ее, прижался к щеке. И женщина улыбнулась, тоже обняла его, поцеловала и, перекрестив, тихонько подтолкнула его к порогу… Она боялась своей слабости и не в ее характере было провожать мужа в дорогу слезами. Она знала — простых, хоженых тропок у него немного, а может быть, их вообще у него нет…

Агентурное сообщение, принятое на оперативный телефонный номер в Душанбе.

Весьма срочно!

Захару

По перекрестным данным источников, Первое лицо из Кандагара пребывает в горы 11 августа с. г.

Дервиш

28. Бочаров ручей.

…В Сочи прилетели, когда солнце почти вознеслось к зениту. Ночью, видимо, прошел дождь и потому в воздухе царило какое-то парное движение. Нега и ароматы субтропиков радовали душу. В глаза бросились обнаженные стволы платанов, стройные свечки кипарисов.

В аэропорту их ждал президентский выезд: пять бронированных машин с усиленной охраной и два микроавтобуса. Уже в самолете Щербаков ознакомил его с оперативной информацией, относящейся к перемещениям на территории Краснодарского края боевиков.

У ворот президентской резиденции Бочаров ручей, как всегда, дежурили корреспонденты. В основном это были телевизионщики и фотокорреспонденты, которые при приближении кортежа, оживились и стали суетливо готовить аппаратуру. Однако их не удостоили вниманием. Машины, не снижая скорости, промчались в створ металлических ворот, которые тут же снова сомкнулись, отгородив журналистскую братию от президентских пределов.

В спортзале, подальше от лишних глаз, группа стала распаковывать то, что привезла с собой из Москвы. Шторм обещал бойцам море и он сдержал слово: после обеда они переоделись в спортивные костюмы и через подземный ход, вышли на загороженную территорию президентского пляжа. На море был штиль, сонное состояние, когда и вода, и камни, и само солнце являют собой притихших, затаившихся существ.

Нетерпеливее всех оказался дагестанец Изербеков. Как только он снял костюм, не медля ни секунды, бегом направился в сторону моря. Упал в воду и поплыл. За ним в воду вошел морпех Калинка. Входил осторожно, пробуя руками воду и, хотя вода была теплая, тело покрылось мурашками…

Воропаев наоборот, не спеша разделся и, оставшись в трусах, присел на горячий лежак и закурил. Он смотрел на зеленое море, уходящее своими блестками к горизонту, и тихонько про себя удивлялся земной красоте. Он никогда не был на юге и субтропическая роскошь буквально подавляла его сознание.

К нему подошел Виктор Шторм. Тоже присел на лежак. О Воропаеве он знал от своего отца. Испытывал к парню двойственное чувство.

— Чего, Алик, не купаешься? — спросил он, хотя понимал неуместность вопроса. — Вода здесь как парное молоко. — У Шторма офицерский загар — все тело, кроме кистей рук, лица и шеи, было нетронуто солнечными лучами.

— Все равно надо немного погреться… Я думал, что это море действительно черное, а оно зеленое, — Воропаев нагнулся и вдавил в окатыш недокуренную сигарету. Глянул на Шторма. — Слышь, парень, у меня к тебе просьба…

— Слушаю, — молодой Шторм был весь внимание. Понимал, что разговор предстоит серьезный.

Однако не просто Воропаевым выговаривались слова:

— Ты, конечно, обо мне в курсе…

— В самых общих чертах…

— Тогда много рассусоливать не буду… Одна к тебе просьба… если серьезно ранят или что-то в этом роде, прошу пристрелить. Мне к чеченцам возвращаться нельзя… Замучат, а это они умеют делать превосходно…