Улыбка сползла с моих губ, потому что, конечно, это была вовсе не ты, а твоя дочь, которая очень похожа на тебя в том возрасте. Она стояла в дверях, уперев руку в бок.
– Что ты тут делаешь? – снова спросила она.
– Мне очень жаль, – ответила я. – Я – Джулс. Мы не встречались, но я твоя тетя.
– Я не спрашиваю, кто ты, – отозвалась она, глядя на меня, как на идиотку. – Я спросила, что ты тут делаешь? Что ты ищешь? – Она отвернулась от меня и бросила взгляд на дверь в ванную. – Внизу ждут полицейские, – сообщила она и, не дожидаясь ответа, не спеша направилась по коридору, стуча шлепанцами по кафельному полу.
Я пошла за ней.
– Лина, – сказала я и положила руку ей на плечо.
Она дернулась, будто ошпаренная, и резко повернулась, испепеляя меня взглядом.
– Мне очень жаль.
Она опустила глаза и начала тереть то место, до которого я дотронулась. На ногтях у нее был облезший синий лак, а кончики пальцев выглядели так, будто принадлежали трупу. Она кивнула, не глядя мне в глаза.
– С тобой хотят поговорить полицейские, – повторила она.
Лина оказалась совсем не такой, какой мне представлялось. Наверное, я рассчитывала увидеть растерянного ребенка, который отчаянно нуждался в утешении. Но она, конечно, совсем не ребенок, ей пятнадцать лет, а что касается утешения, то оно ей, похоже, совсем не нужно. Во всяком случае, от меня. В конце концов, она же твоя дочь!
Полицейские ждали на кухне, стоя за столом и глядя в сторону моста. Высокий мужчина с седоватой щетиной и рядом с ним женщина намного ниже ростом.
Мужчина сделал шаг вперед, протягивая руку и не сводя с меня пристального взгляда светло‑серых глаз.
– Инспектор уголовной полиции Шон Таунсенд, – представился он и протянул руку.
Я заметила, что его пальцы слегка дрожат. На ощупь его ладонь оказалась холодной и сухой, словно принадлежала пожилому человеку.
– Я очень сожалею о вашей потере.
Так странно было слышать эти слова. Их уже произносили вчера, когда приходили сообщить о случившемся. Я сама едва не сказала их Лине, но теперь они звучали по‑другому. «Вашей потере». Я хотела ответить, что это слово неправильное. Она не могла «потеряться». Вы просто не знаете Нел, вы не знаете, какая она на самом деле.
Инспектор Таунсенд не сводил с меня взгляда, ожидая, что я произнесу что‑то в ответ. Он возвышался надо мной, худой и с таким острым, как бритва, взглядом, что об него, казалось, запросто можно порезаться, если подойти слишком близко. Я продолжала на него смотреть, когда вдруг заметила устремленный на меня взгляд женщины, полный сочувствия.
– Эрин Морган, – представилась она. – Мне очень жаль.
У нее были оливковая кожа, темные глаза и иссиня‑черные волосы. Она зачесала их назад, но из‑за непокорных завитков на висках и за ушами все равно казалась растрепанной.
– Сержант уголовной полиции Морган будет вашим контактным лицом в полиции, – пояснил инспектор Таунсенд. – Она будет держать вас в курсе расследования.
– А что, ведется расследование? – спросила я непонятно зачем.
Женщина с улыбкой кивнула и жестом пригласила меня сесть за кухонный стол, что я и сделала. Детективы устроились напротив. Инспектор уголовной полиции бросил взгляд вниз и потер правой ладонью левую руку: движения были быстрыми и судорожными – раз, два, три.
Беседу со мной вела сержант Морган, и ее размеренный, спокойный тон никак не соответствовал тому, что она говорила.
– Тело вашей сестры обнаружил в реке мужчина, гулявший вчера рано утром с собакой. – У нее был лондонский акцент и мягкий, обволакивающий, как дым, голос. – Предварительные данные свидетельствуют о том, что она провела в воде всего несколько часов. – Морган посмотрела на инспектора и снова перевела взгляд на меня. – Она была полностью одета, а все имеющиеся травмы получены в результате падения тела в воду с обрыва.
– Вы считаете, что она оступилась? – Я перевела взгляд с полицейских на Лину, которая спустилась за мной на кухню и теперь стояла, опираясь о столешницу.
Она была босиком, в черных легинсах и серой майке, обтягивающей острые ключицы и маленькую грудь. Вид она приняла безучастный, как будто происходящее ее ничуть не волновало. Словно в нем не было ничего необычного. В правой руке она держала телефон, водя по экрану большим пальцем, а левой обхватывала себя за узкое плечико шириной с мое запястье. Широкий рот, темные брови, грязные светлые волосы, падающие на лицо.
Должно быть, она почувствовала, что я наблюдаю за ней, потому что взглянула на меня, на мгновение расширив глаза, и я отвернулась.
– Ты же не думаешь, что она оступилась? – спросила она, поморщившись. – Это просто невозможно.
Лина Эбботт
Все смотрели на меня, и мне хотелось закричать, велеть им убраться из нашего дома. Моего дома. Это мой дом, он наш и никогда не будет ее. «Тетя Джулия». Я застала ее в своей комнате, когда она рылась в моих вещах, даже не познакомившись со мной. Потом пыталась быть милой и сказала, что ей очень жаль, будто я должна поверить, что ей не наплевать.
Я не спала два дня и не хочу разговаривать ни с ней, ни с другими. Мне не нужна ни ее помощь, ни ее чертовы соболезнования, и я не хочу выслушивать глупые предположения о том, что случилось с мамой, от людей, которые даже не знали ее.
Я пыталась не вмешиваться, но, когда они сказали, что она, судя по всему, просто оступилась и упала, я разозлилась, потому что, конечно, это не так. Не так. Они не понимают. Это не несчастный случай, она поступила так намеренно. Сейчас, наверное, это уже не важно, но мне кажется, что всем нужно как минимум признать правду.
– Она не оступилась. Она прыгнула намеренно, – произнесла я.
Женщина‑детектив начала задавать глупые вопросы, почему я так считаю, была ли мама подавленной и не предпринимала ли попыток самоубийства раньше, и все это время тетя Джулия не сводила с меня печального взгляда, будто у меня не все дома.
– Вы же знаете, что она была одержима этой заводью, всем, что там происходило, всеми, кто там погиб. Вы знаете это. Даже она знает, – сказала я, глядя на Джулию.
Она, как рыба, открыла рот и снова закрыла. Мне даже захотелось им все рассказать и попытаться все объяснить, но какой смысл? Не думаю, что они способны понять.
Шон – инспектор Таунсенд, так я должна к нему обращаться, когда он при исполнении, – начал задавать вопросы Джулии. Когда она разговаривала с мамой в последний раз? В каком та была состоянии? Не вызвало ли что‑нибудь у нее тревоги? А тетя Джулия сидела и врала.
Комментариев нет