– Так не пойдет, Карл, – мягко сказал Бестужев. – Сейчас всего два часа пополудни, а вы меня собираетесь заставлять ждать до завтра? Мне почему-то кажется, что в голове у вас – а она бесспорно умная – родилась очередная комбинация. Вы расстанетесь со мной, а сами кинетесь к Штепанеку, скажете, что от его имени заключили сделку с солидным покупателем, а потому потребуете жирный процент… Что-то в этом роде, а? Ну, не убивайтесь так, дело, в принципе, совершенно житейское, оборотистый человек такие комбинации придумывает моментально… Вот только меня это категорически не устраивает. Чересчур уж легко вы хотите заработать, а деньги легко не даются. Поэтому без всяких «завтра». Мы сегодня же отправимся к Штепанеку… и я, уж простите, не намерен вас более от себя отпускать. Я стану вас опекать, как строгая тетушка – юную неопытную девицу… Не бывает легких денег, Карл…
Уныло глядя в пол, Вадецкий не без уважения произнес:
– Вот теперь я окончательно поверил, что вы и в самом деле связаны с коммерцией, с финансистами… Чувствуется хватка, как же…
– Ремесло такое, – усмехнулся Бестужев.
– Можно вас кое о чем попросить? Вам ведь, собственно, все равно…
–Да?
– Вы можете, когда начнете вести переговоры со Штепанеком, представиться не коммерсантом, а военным агентом в штатском? Совершенно неважно, из какой страны, хоть из Экуадора… Хоть солидности ради следует подобрать более серьезную державу.
– Зачем вам это?
– Это пойдет на пользу не мне, а вам! – огрызнулся Вадецкий. – Понимаете ли… Он буквально помешан на славе военного изобретателя. Откуда такая мания у человека сугубо штатского, мне решительно непонятно. Но все именно так и обстоит: он возмечтал, чтобы в военном деле имя Штепанека стало столь же нарицательным, как Шрапнель, Галифе, Максим, Маузер… Я краем уха слышал от знающих людей, что его аппарат можно с успехом применять и в совершенно мирных областях жизни – но сам Штепанек эти стороны не рассматривает вовсе, он хочет, чтобы его имя оказалось увековеченным в истории военного дела… Именно по этой причине у меня с ним ничего и не вышло… то есть, я имею в виду, я не смог получить никакой выгоды. Богом клянусь, серия звонких статей о мирном применении аппарата Штепанека и произвела бы фурор, и позволила бы мне заработать кое-какие деньги. Но он, будто дервиш одержимый, только и твердит что об огромном военном значении своего телеспектроскопа. А это европейской читающей публике скучно. В Европе по-настоящему большой войны не было уже почти сто лет после окончательного разгрома Наполеона. И наверняка не случится еще лет сто. Европейский читатель абсолютно не воспринимает сенсации, связанные с военными новинками, нечего и думать на них заработать… А я такие надежды на него возлагал! – воскликнул Вадецкий с неприкрытой обидой.
– Понятно, – сказал Бестужев. Добавил осторожно: – Как считаете, можно мне назваться… скажем, полковником шведской армии?
– Да почему бы нет? Швеция давненько не воевала, но все же солидная монархия, страна с богатой военной историей… – Он то и дело поглядывал на стол, и, наконец, не выдержал: – Раз уж мы договорились, можно я…
– Сделайте одолжение, – кивнул Бестужев.
Пригубливая коньяк, он смотрел, как Вадецкий складывает золотые аккуратными столбиками, как тщательно заворачивает их в клетчатый носовой платок, а платок бережно прячет в карман пиджака. Спросил небрежно:
– Ну а теперь, думается, можно спросить, куда вы вашего протеже пристроили? Не верится, чтобы столь хваткий человек, как вы, не нашел хоть какого-то применения…
– Представьте себе, нашел! – улыбнулся Вадецкий не без горького сарказма. – У меня здесь появились кое-какие полезные знакомства… Мне удалось ввести его в дом одного из здешних светских львов. Наши великосветские бездельники, пресыщенные всем на свете, в аппарате Штепанека увидели великолепное, оригинальное развлечение… Не смотрите на меня так насмешливо. Я и сам прекрасно понимаю, насколько это смешно и убого: развлекать таким изобретением скучающую толпу светских бездельников… Но это все, что мне удалось сделать. Хоть какая-то выгода…
Бестужев понятливо уточнил:
– И вы, наверное, не берете с них денег? Гораздо более привлекательным выглядит доступ в эти круги?
– Ну конечно, – деловито сказал Вадецкий. – Для репортера это выгоднее денег… Там порой можно получить такую информацию, какую обычным путем ни за что не добудешь…
– Да, я понимаю. И вот еще что… Как вас угораздило познакомиться с Гравашолем?
– Вот уж поверьте, я к таким знакомствам нисколько не стремился! – фыркнул Вадецкий. – Этот мизерабль нагрянул ко мне в бюро и стал, угрожая оружием, требовать сведений о местонахождении Штепанека. Ему зачем-то необходим телеспектроскоп, хотя я и представления не имею, какая от него польза анархистам… Я пытался уверить его, что со Штепанеком мы давно расстались – но он, оказывается, побывал в пансионате и вызнал, что я увез оттуда Штепанека совсем недавно… Тогда я попросил Бенито помочь, Бенито мне кое-чем обязан. Он прислал каких-то своих знакомых итальянских анархистов… ну а чем кончилось, вы сами были свидетелем. Итальянцы в горячности ничем не уступают французам и даже превосходят, вы видели, как славно они гнали людей Гравашоля…
– И вы полагаете, что на этом все кончилось?
– Наверняка, – убежденно сказал Вадецкий. – Теперь он знает, что меня есть кому защитить, что итальянские головорезы его молодчикам не уступят…
Бестужев покрутил головой:
– Гравашоль не похож на человека, способного бросить задуманное при первой же неудаче. Вы ведь сейчас – единственная ниточка, ведущая к Штепанеку, верно? А потому на вашем месте…
Он замолчал и прислушался, властным жестом приказав Вадецкому замереть.
Никаких сомнений – входную дверь пытались открыть, в замочной скважине что-то звучно поворачивалось с резким металлическим скрежетом. Таких звуков не бывает, когда пользуются привычным, подходящим для этого замка ключом – скорее уж они свойственны воровской отмычке…
Бестужев видел, как Вадецкий побледнел. Скрежет прекратился, дверь попытались открыть, но задвинутая щеколда помешала.
– Ну вот видите? – шепотом сказал Бестужев. – Кому же еще тут быть…
– Черный ход! – испуганным шепотом отозвался Вадецкий.
– Да, больше ничего и не остается… – кивнул Бестужев. – Показывайте дорогу, но я пойду первым…
– Зачем?
– Ох ты ж господи! – вырвалось у Бестужева. – Думаете, Гравашоль не догадался поставить у черного хода кого-то из своих молодчиков? Это же азбука…
Он первым спускался по узкой темной лестнице, стараясь бесшумно ступать на цыпочках – к сожалению, поспешавший следом репортер производил гораздо больше шума, как ни пытался Бестужев, оборачиваясь чуть ли не на каждой ступеньке, урезонивать его грозными взглядами. Очередной лестничный марш…
Комментариев нет