Сыщик

– Вы отлично стреляете, мисс Хейворт, – сказал Бестужев, отчего-то испугавшись вдруг, что она прочтет по лицу его мысли: кто их ведает, хватких американских девиц…

– Хотите попробовать? – с явным вызовом осведомилась мисс Хейворт, положив руку на револьвер.

Графиня смотрела на них с веселым нетерпением. Бестужев принял вызов: шагнул вперед, вынул браунинг, в момент загнал патрон в ствол и, почти не целясь, произвел четыре выстрела, ведя дулом справа налево. Четыре пузатых расписных горшочка из остававшейся на полке невредимой полудюжины разлетелись в черепки. Он без труда снес бы и два оставшихся, но решил сохранить в обойме половину патронов – запасной у него при себе не было, а при сложившихся обстоятельствах не стоит ходить безоружным, даже здесь… Вряд ли Гравашоль испытывает пиетет к особнякам знати, глупо думать, что он не рискнет сюда вторгнуться, если узнает…

– Браво! – графиня хлопнула в ладоши. – Вы поддержали реноме мужчин, князь… Вы всегда носите при себе оружие? Даже в тихой Вене? Или это национальная русская привычка?

– Скорее уж сибирская, графиня, – сказал Бестужев чуточку легкомысленным тоном завсегдатая светских гостиных. – В наших диких краях даже дети с определенного возраста ходят с оружием – никогда не знаешь, где тебя подстерегает медведь, с ним можно столкнуться нос к носу в любой момент…

Краешком глаза он отметил брошенный на него Луизой взгляд – чересчур пристальный, чересчур испытующий, вроде бы не свойственный очаровательной девушке, пусть даже репортеру, пусть даже раскованной американке. Интересно было бы проникнуть в ее мысли, да нет такой возможности…

– Боже мой, какой ужас! – Графиня округлила глаза в наигранном страхе. – Вы мне расскажете, князь? Медведей я видела только в зоологическом саду… впрочем, однажды и дикого, в Банатских лесах, но он прошел по склону очень далеко от нас, на расстоянии почти мили, мы и не рассмотрели толком… А вы, наверное, столько их убили…

– Приходилось, – скромно сказал Бестужев.

По совести говоря, он ни разу не был даже на птичьей охоте, а медведей, подобно графине, лицезрел исключительно в зоологическом саду. Будучи в Шантарской губернии, где диких медведей обитало неимоверное количество, вольного косолапого не видел ни разу. И потому лихорадочно припоминал все, что мог читать и слышать о повадках медведей и охоте на них. Будь здесь одна графиня, можно было бы преподнести любую фантазию, наверняка принятую за чистую монету, – но вот эта Луиза… В Северо-Американских Штатах, он читал, медведей в лесных областях хватает, эта шустрая девица, кто ее там знает, может оказаться сведущей в медвежьей охоте, с нее станется… Ну вот, она снова, уверенная, что Бестужев на нее не смотрит, глянула очень уж пытливо…

Из щекотливого положения его выручила графиня, сама того не ведая. Опустившись в массивное высоченное кресло (спинка оказалась аршина на полтора повыше черноволосой головки), она непринужденно сказала:

– Присаживайтесь, князь, побеседуем. Господин Вадецкий, мне помнится, мисс Луиза хотела посмотреть доспехи в рыцарской галерее… Вы уже достаточно хорошо знаете дом…

Это было произнесено с улыбкой, вроде бы небрежно – но за ее словами стояла многовековая привычка повелевать. И упомянутые совершенно правильно расценили это как прямой и недвусмысленный приказ, покладисто покинули Дубовую залу.

– Князь, не приоткроете ли окно? – попросила графиня. – Несносного дыма осталось после ваших с Луизой упражнений столько…

Бестужев без труда справился с высокой аркообразной створкой – петли оказались прекрасно смазаны. Окно опять-таки сработано на старинный манер: маленькие квадратики стекла в массивной дубовой раме. В зале повеяло вечерней свежестью, чуточку сыроватой. Он вернулся к столу и, повинуясь жесту графини, опустился в соседнее кресло.

Графиня разглядывала его с бесцеремонным любопытством избалованного ребенка.

– Впервые вижу русского, тем более князя, – сказала она наконец. – Тем более обитающего в загадочной Сибири…

– Значит, мы в равном положении, – сказал Бестужев. – По чести признаться, я тоже впервые вижу воочию венгерскую графиню.

– И каковы же впечатления? – прищурилась графиня.

– Любой комплимент, по-моему, прозвучит невыразимо пошло…

– Браво, – сказала графиня все с тем же невозмутимым видом и пляшущими в глазах чертиками. – Я вижу, вы красноречие и галантность оттачивали отнюдь не в обществе медведих… медведиц… в общем, отнюдь не в обществе диких хищников.

Бестужев слегка поклонился. Он сидел как на иголках. Его так и подмывало спросить о Штепанеке – но до такой прямолинейной глупости не опустится и начинающий сыщик, следовало непринужденно, небрежно, как бы невзначай вплести этот вопрос в беззаботную салонную болтовню – или навести эту властную, капризную красавицу на соответствующую тему. Но это потребует немало времени и терпения, не будем торопить события. Луиза, Луиза… Нет, таких совпадений попросту не бывает! Ни за что в совпадения не верится.

– Мне кажется, вы несколько скованны, князь?

Придав лицу чуточку простоватое выражение, Бестужев улыбнулся:

– Откровенно говоря, я опасался…

– Чего?

– Того, что мое появление будет встречено без всякого восторга, – сказал Бестужев. – Мне приходилось общаться с венграми, и я давно понял, что некоторые их них нас, русских, прямо-таки ненавидят за… за старые дела.

– Вы о древней истории? – безмятежно улыбнулась графиня. – Я имею в виду, об участии ваших войск в разгроме кошутовского бунта? Да, некоторые видят в этом зло… Успокойтесь, князь, я к их числу не принадлежу. Признаюсь вам по секрету: я, в отличие от многих моих соотечественников, очень отрицательно к этому бунту отношусь и уж никак не признаю за ним гордого наименования «славной революции»… Крайне дурацкое было предприятие, в Венгрии я бы остереглась говорить об этом в полный голос, но здесь, в Вене, да еще с русским… Здесь много причин. Эти болваны – я о революционерах – совершенно не думали о восстановлении монархии. Одни намеревались создать нечто вроде республики благородных магнатов, другие и вовсе нянчились с чернью… Слишком много среди трибунов и вождей оказалось инородцев: словак Кошут, полячишки Бем и Дембинский, сербы Дамьянич и Видович, австрийцы Аулих и Мессенгауэр… Вот уж поистине венгерский мятеж! – иронически усмехнулась красавица. – Даже сам «великий поэт революции» Шандор Петефи только в двадцать лет стал зваться мадьярским именем, а до того преспокойно существовал как Александр Петрович, славянин… Бога ради, не подумайте, что я настроена против славян – мне просто смешны все эти господа, с таким пылом творившие венгерскую революцию, но сплошь и рядом не имевшие в жилах ни капли венгерской крови…

«Любопытное создание, – подумал Бестужев. – А ведь она, надо признать, во многом права – уж мы-то, у себя в Охранном, прекрасно знаем историю вопроса. И помним, как разноплеменное революционное отребье прямо-таки носилось по Европе, словно собачонка с погремушкой на хвосте, очертя голову бросались в любые заварушки, в совершенно чужих странах, языка которых порой и не знали, – лишь бы вдоволь побушевать на баррикадах…»