Оно

Все это помогало, но основная причина заключалась в другом: живя с родителями в Портленде и учась в Шеврусе, я забывал Дерри и все, что там произошло. Я не забыл все в один миг, но теперь, оглядываясь назад, я должен сказать, что случилось все это в удивительно короткий срок. Возможно, за какие‑то четыре месяца. Заикание и воспоминания уходили вместе. Кто‑то вытер грифельную доску, и старые уравнения исчезли.

Он выпил остатки апельсинового сока.

– И когда я заикнулся на слове «спрашивала», это случилось впервые за, наверное, двадцать один год. – Он посмотрел на Одру. – Сначала шрамы, потом за‑заикание. Ты с‑слышала?

– Ты это делаешь специально! – воскликнула она, действительно испугавшись.

– Нет. Наверное, нет никакой возможности убедить в этом другого человека, но я говорю правду. Заикание – что‑то непонятное, Одра. И страшное. На каком‑то уровне ты даже не отдаешь себе отчета в том, что заикаешься. Но… ты можешь слышать его в голове. Словно часть твоего рассудка срабатывает на миг быстрее, чем рассудок в целом. Или в голове у тебя появился один из тех ревербераторов, которые подростки встраивали в стереосистемы своих развалюх в пятидесятые годы, благодаря чему звук из задних динамиков на доли секунды о‑отставал от звука из пе‑передних.

Билл встал, нервно прошелся по комнате. Он выглядел уставшим, и Одра вдруг с легкой тревогой подумала о том, с какой самоотдачей он работал последние тринадцать или около того лет, словно стремился подкрепить ограниченность своего таланта невероятным трудолюбием, и вкалывал практически без остановок. В голове появилась крайне неприятная мысль, и Одра попыталась вытолкать ее прочь, но не получилось. Допустим, на самом деле Биллу позвонил Ральф Фостер, приглашая его в «Плуг и борону», чтобы померяться силой рук или сыграть в триктрак, или Фредди Файрстоун, продюсер «Комнаты на чердаке», чтобы обсудить ту или иную проблему? Может, даже «неправильно набрали номер», как сказала бы жена ну очень английского врача из соседнего коттеджа.

И куда вели такие мысли?

Само собой, к тому, что вся эта история с Дерри и Майком Хэнлоном не более чем галлюцинация. Галлюцинация, возникшая на фоне начинающегося нервного расстройства.

Но шрамы, Одра, как ты объяснишь шрамы? Он прав. Их не было… а теперь они есть. Непреложный факт, и ты это знаешь.

– Расскажи мне все остальное, – попросила она. – Кто убил твоего брата Джорджа? Что сделал ты и те другие дети? Что вы обещали?

Он подошел к ней, опустился на колени, как старомодный кавалер, собирающийся сделать предложение даме, взял ее за руки.

– Я думаю, что смог бы рассказать, – мягко начал он. – Думаю, если бы действительно захотел, смог бы. Большую часть я не помню даже сейчас, но, как только начал бы говорить, вспомнил бы все. Я чувствую эти воспоминания… им не терпится родиться. Они – облака, беременные дождем. Только дождь этот будет очень грязным. А вырастут после этого дождя растения‑монстры. Может, я смогу встретиться с этим вновь, плечом к плечу с остальными…

– Они знают?

– Майк сказал, что позвонил всем. Он думает, что все и приедут… за исключением разве что Стэна. Он сказал, у Стэна был какой‑то странный голос.

– И для меня все это звучит странно. Ты очень меня пугаешь, Билл.

– Извини. – Он поцеловал ее, и у нее возникло ощущение, что это поцелуй абсолютного незнакомца. Одра вдруг обнаружила, что ненавидит этого Майка Хэнлона. – Я подумал, что лучше попытаться объяснить, насколько возможно. Я подумал, это будет лучше, чем просто ускользнуть под покровом ночи. Полагаю, некоторые так и поступят. Но я должен уехать. И я думаю, что Стэн тоже появится там, как бы странно ни звучал его голос. А может, я говорю так, раз уж не могу себе представить, что не поеду.

– Из‑за твоего брата?

Билл медленно покачал головой.

– Я мог бы так сказать, но это была бы ложь. Я любил его. Понимаю, как странно это звучит после моих слов о том, что я не думал о нем больше двадцати лет, но я чертовски его любил. – Он чуть улыбнулся. – Он был прилипалой, но я его любил. Понимаешь?

Одра, у которой была младшая сестра, кивнула.

– Понимаю.

– Но причина не в Джорджи. Я не могу объяснить, в чем. Я… – Он посмотрел через окно на утренний туман. – Я чувствую то же самое, что, должно быть, чувствует птица, когда наступает осень, и она знает… каким‑то образом просто знает, что должна лететь домой. Это инстинкт, крошка… и, если на то пошло, я верю, что инстинкт – железный скелет под всеми нашими идеями о свободе воли. Есть ситуации, когда ты не можешь сказать «нет», если только не хочешь покончить с собой, скажем, пустить пулю в рот или броситься в море с высокого утеса. Ты не можешь отказаться от выбранного варианта, потому что вариантов‑то просто нет, и возможностей что‑либо изменить у тебя не больше, чем у стоящего в «доме» бэттера – уклониться от пущенного в него фастбола. Я должен ехать. Это обещание… оно у меня в мозгу, как рыболовный к‑к‑крючок.

Одра поднялась, осторожно подошла к нему; она ощущала себя очень хрупкой, словно могла разлететься на тысячи осколков. Положила руку ему на плечо, развернула к себе.

– Тогда возьми меня с собой.

На его лице отразился жуткий страх (не от ее предложения, а за нее), настолько явный, что она отпрянула, впервые по‑настоящему испугавшись.

– Нет, – ответил он. – Не думай об этом, Одра. Даже не думай об этом. Ты не подойдешь к Дерри ближе, чем на три тысячи миль. Думаю, в ближайшие пару недель Дерри будет совсем гиблым местом. Ты останешься здесь, продолжишь сниматься и будешь всячески выгораживать меня. А теперь пообещай мне, что так и будет.

– Пообещать? – спросила Одра, всматриваясь ему в глаза. – Пообещать, Билл?

– Одра…

– Думаешь, надо? Ты пообещал, и видишь, к чему это при вело.

Его большие руки до боли сжали ей плечи.

– Пообещай мне! Пообещай! По‑по‑по‑поо‑поо…

Этого она вынести не могла, недоговоренного слова, которое билось у него во рту, словно пытающаяся сорваться с крючка рыба.

– Я обещаю, хорошо? Я обещаю! – Она разрыдалась. – Теперь ты доволен? Господи! Ты сумасшедший, и все это чистое безумие, но я обещаю!

Он обнял ее и увлек к дивану. Принес ей бренди. Она пила маленькими глоточками, медленно возвращая себе самообладание.

– Когда ты уезжаешь?

– Сегодня, – ответил он. – Улечу на «Конкорде». Успею, если поеду в Хитроу на автомобиле, а не на поезде. Фредди ждет меня на съемочной площадке после ленча. Ты поедешь к девяти, и ты ничего не знаешь, так?