Наследник

Однако эта легенда вдребезги разбивалась простым фактом: умение нырять было у арнаков рудиментарным, наполовину утерянным качеством. А искусственные организмы всегда создаются полностью завершенными, без подобных недоделок…

— Борт! — не выдержал Ротгкхон. — Сколько еще ждать?! Мозговая матрица готова?

— У пациента нет цельной матрицы, — ответил модуль. — Обнаружены значительные врожденные повреждения глубинных участков мозга. Его память не имеет полноценной связи с активной нервной тканью.

— Слава седьмому друиду! — благодарственно вскинул руки пилот. — Маленькие и простые неприятности лучше больших и неожиданных. Выходит, я ухитрился сцапать самую бесполезную из трех туземок. Бывает и такое. Хоть чего-нибудь из ее матрицы вытащить получится?

— Восстановлен речевой блок. Идет обработка ценностной и религиозной структуры. К сожалению, строение памяти фрагментированно. Причинно-следственные связи запутанны.

— Как долго продлится анализ?

— Нет обоснованного прогноза.

— Может, проще другую «мокрушницу» поймать? — Вербовщик прошел в медотсек, откинул полку дополнительной койки, вытянулся на ней, вынул из гнезда и натянул на виски диагностический шлем: — Дай мне речевой блок и восстановленные структуры. Потом разберусь.

Тут же голова закружилась, как при невесомости, перед глазами запрыгали радужные пузырьки, в животе Ротгкхона возникла холодная слабость. Поначалу после правки подкорковой памяти его даже тошнило — но теперь он уже привык и свой обед удержал на месте.

— Все?

— Речевой блок интегрирован. Как вводить ценностную и религиозную структуру?

— Иллюстративно… — Он сжал кулаки. Голова снова закружилась, перед глазами замелькали невнятные образы, зазвучали слова песен, он увидел хороводы, свечи, снова услышал песни, мелькнуло лицо матери, снова зазвучали песни. — Заканчивай! Без внедрения.

Сознание словно загудело от внезапно нахлынувшей пустоты — Ротгкхон резко сдернул шлем, сел на полке:

— Бесполезно, борт! Нет у нее ни религии, ни памяти. Вместо них только песни. На одной поэзии и держится. Голоса да образы ближних родственников. Надо же, чтобы так не повезло! Заканчивай сканирование. Ее матрица в любом случае нестандартная. Использовать невозможно.

— Шлем отключен.

Ротгкхон освободил голову пленницы, отстегнул зажимы и присел рядом, думая, как поступить дальше?

По уму, сняв информацию, носителя было бы желательно исключить из общества. Или, проще говоря — убить и утилизировать. Чтобы тот ни о чем не проболтался остальным туземцам. Ведь сканировать спящий мозг нельзя, и препарат инъектора не лишал жертву сознания, а погружал в пограничное состояние, некое подобие сна. И та могла что-то осознать, что-то понять или увидеть. Да еще и биохимия туземцев иногда отчебучивала самые неожиданные чудеса…

Но с другой стороны — исчезновение одного из жителей деревни могло встревожить соседей, и путник, появившийся после такой неприятности, наверняка вызовет подозрение.

— Де-ре-вня, — вслух произнес Ротгкхон. — Соседи. Тиун. Староста. Мама. Сосед. Дура. Чур-чура. Чур не за обжог. Речевой центр работает. Может, обойдется?

Он провел рукой по телу неподвижной пленницы.

А ведь она была хороша! Сильная, правильно сложенная, большеглазая и гладкокожая, с густыми волосами и тонкими пальцами. Образцовое тело для ребенка арначки — хоть сейчас в каталог. Жалко, что умственно неполноценная.

— Пленка у нас дурочка… — повторил он фразу из ее памяти. — Если дурочка, то не выдаст. Кто ее будет слушать? Но если дурочка, то зачем ее жалеть? Борт, ее возможно вылечить?

— Восстановление нервных связей возможно при длительном стационарном лечении, — ответил модуль. — Но отсутствие линейного развития на начальном этапе и поэтапного воспитания делает невозможным достижение пациентом…

— Все, я понял, — отмахнулся Ротгкхон. — Раз она выросла дурочкой, превратить в умницу уже не получится, даже если вылечить.

— Прогноз лечения не однозначный, — добавил модуль. — Вероятность восстановления функций на уровне ноль три.

— Короче, бесполезно… — вздохнул он. — Жалко, такая красота пропадает.

— Прогноз на здоровое потомство благоприятный, — неожиданно высказался борт.

— А будет ли оно у этой малышки? — пожал плечами Ротгкхон. — Кому такая нужна? Четвертый друид учит, что разумное существо должно ценить потребности души выше плотских желаний. А эта бедняжка не то что влечения испытать не способна, она даже ненавидеть, похоже, не умеет.

— Возникло движение гражданских лиц от основных мест пребывания в нашем направлении, — резко оборвал его колебания борт.

— Разве здешний день не закончился? — удивился Ротгкхон.

— Темный период суток настал, — подтвердил модуль. — Но движение продолжается.

— Значит, ищут именно ее, — понял вербовщик. — Наверное, не просто дурочка, а родственница кого-то из вождей. Будет разумнее ее вернуть.

Туземцы передвигались медленно, и у Ротгкхона хватило времени и на то, чтобы нарядить пленницу обратно во все три юбки, рубаху и сарафан, завязать на голове платок, а затем, используя подзарядившиеся «ноги» отнести малышку на тропинку за рощей, оставив на открытой лужайке на пути у местных смердов.

— Найдут и успокоятся, — аккуратно пристроив голову женщины на выпирающий замшелый корень, решил вербовщик. — А как волнение стихнет, тогда я вторую вылазку и организую.

* * *

Рассвет наступил неожиданно — когда солнце, поднявшись из-за густых березовых крон на противоположном берегу, ударило своими пронзительными лучами прямо в глаза спящего в пилотском кресле вербовщика. Мужчина вздрогнул, потянулся, зевнул:

— Во имя девяти друидов! Борт, отчего не зафильтрован лоб корпуса?

— Режим экономии батарей. Атмосферный свет опасности для зрения не представляет.

— Нашел на чем ужиматься… — Ротгкхон поднялся, покрутил головой, руками. Всем хорошо анатомическое кресло: плотно облегает, спасает от ударов, гасит перегрузки. Вот только крутиться в нем, пока спишь, невозможно — и тело затекает.

Вербовщик прошел ко входному люку, выпрыгнул на берег, втянул носом воздух, пахнущий влажной от росы травой, сладковатым липовым цветом. Над озером, с легким сухим треском, стремительно носились стрекозы, над головой шелестели от слабого ветра трепетные березовые листочки, вдалеке мерно и многоголосо квакали лягушки… В общем — речевой блок пленницы встал у него в памяти великолепно, как влитой.

Вербовщик снова потянулся, глядя на озеро, почесал нос и вдруг решился:

— Эх, мокрушник я или нет? — Он быстро скинул спецовку, вошел в воду, сделал глубокий вдох и нырнул, проплыл несколько саженей, загребая ладонями воду, вынырнул, перевернулся на спину и замер, глядя в ползущие совсем близко белые облака: — Великая сила — инстинкт! Вроде уже сколько месяцев воды не видел, ан все едино макнуться тянет…

Он втянул воздух, извернулся, ныряя в глубину, вдоль дна скользнул к берегу и уже под самыми березами выбрался на берег. Одеваться не стал: подхватил комбез, вошел вместе с ним в модуль, кинул в утилизатор, взял из шкафчика свежий и вернулся в кресло, по дороге прихватив еще и контейнер с пайком.

— Селектировано движение в направлении модуля, — внезапно сообщил борт. — Один объект, гражданский, женщина. Удаление один ноль.

— На ловца и зверь бежит! — обрадовался Ротгкхон, торопливо заглатывая паштет. — Нужно перехватить.

В этот раз он сразу включил «ноги» на максимальную скорость и вышел к точке перехвата так быстро, что легкий завтрак не успел рассосаться и неровно бултыхался в животе. Получив сигнал сканера о близости цели, Ротгкхон сбросил мощность гидронасосов до минимума, стал пробираться через густую ивовую поросль медленно и осторожно, всматриваясь вперед — и почти сразу заметил вчерашнюю знакомую: деваху в коричневом платке и длинном выцветшем сарафане. Туземка быстро двигалась навстречу, вглядываясь в подрагивающую землю, чуть в сторонке от равномерной череды глубоких ям.