Наследник

Святогор задумчиво посмотрел на прекрасного скакуна, отдавшего свою душу ради послания, посланного к Алатырь-камню. Сердце его остро кольнуло жалостью. Славный был жеребец: игривый, стремительный, крепкий. Но, увы, в этом мире всегда и за все приходится платить. Смерды платят за покой хлебом, воины платят за серебро кровью, князья платят за право власти и серебром, и покоем, и кровью одновременно. Иногда — не своей кровью, а чужой. Ради здоровья отца княжич выбрал сегодня из табуна именно этого скакуна, его кровью расплатился за возможность отправить весть в чертоги далекого бога, его жизнью пожертвовал за отцовскую болезнь, им самим — за ведовской обряд.

Ученики волхва уже зашевелились в тумане, торопясь убрать жертву, засыпать песком кровавое пятно, привести святилище к опрятности до появления княжеского покровителя. Быстрыми неслышными тенями они метнулись к туше, протянули под ней веревки, подняли, унесли. Еще пара мальчишек суетились с кожаными ведрами, подчищая последние следы.

Костер затрещал, пламя заметалось из стороны в сторону, словно неощутимый людьми ветер попытался его загасить. По бокам от огня среди тумана заметались тени, как бы вылетая из самого очага: взмахнул крыльями ворон, описал над святилищем широкий круг, опустился на частокол; выпрыгнула стремительная рысь, тут же скрывшись за низким Перуном, похожим на пузатый пенек; гулко ухнул филин; не спеша вышел волк, усевшись у идола верховного бога. Следом появился могучий, выше человека в холке, медведь, издалека принюхался к людям, обогнул их и занял место за спинами.

— Идет… — еле слышно предупредил волхв.

И действительно — взметнулось жарким цветком пламя, и из него вырвался всадник, могучий и величественный, в одной лишь косоворотке на развернутых плечах, с длинной узкой бородой, развевающейся от ветра, и столь же длинными, ничем не закрепленными волосами. Одной рукой бог держался за конскую гриву, в другой сжимал посох, в полтора человеческих роста в длину, в руку толщиной, со сверкающим камнем на вершине.

— Прими почтение наше и уважение, могучий Велес, — склонился в низком поклоне Радогост. — Прими благодарность за внимание свое и покровительство. Не из прихоти пустой потревожили мы покой твой, а из нужды крайней, умом нашим неодолимой. Занемог князь наш, Всеград, сородич твой и друг давний. Все силы свои приложили мы, Велес, дабы избавить его от хвори. В бане отогревали, от лихоманки заговаривали, отварами травными поили. Не хватает мудрости нашей, дабы избавить его от болезней. На тебя одна надежда, всемогущий! Исцели Всеграда, верни ему силу и бодрость, верни огонь в его жилы, ясность его взору. Верни здоровье князю нашему, исцели его, сделай прежним воином, славным и непобедимым!

Скотий бог напряг руку, и жеребец захрипел, затанцевал, светящимся силуэтом перебрасываясь то на один, то на другой клуб тумана, всадник же наклонился вперед, внимательно всматриваясь в глаза князя, пока, наконец, не отпрянул и не ударил посохом в землю. Святилище отозвалось утробным гулом, и из огня вышла стройная женщина в длинном алом платье с золотым шитьем по подолу. Голову ее украшала черная до пояса коса, лицо же было белым, как снег, и даже губы выделялись лишь тонкой, чуть темнее кожи, полоской.

— Испей зелья, что вернет тебе удаль молодую, друг мой! — указал на нее Велес.

Женщина молча вскинула к груди ладони, и в них оказалась овальная костяная чаша с тонким светящимся ободком. Князь Всеград качнулся, но смог удержать равновесие без посторонней помощи, протянул руку, принимая драгоценный сосуд, поднес к губам, осушил большими глотками и перевернул, показывая всем, что внутри не осталось ни капли. Вернул чашу владелице, с некоторым удивлением провожая собственную руку взглядом. Потом внезапно рывком скинул на землю епанчу, выхватил меч, легко описал им в воздухе несколько сверкающих кругов, перебросил из ладони в ладонь, довольно захохотал и вернул в ножны:

— Твое лекарство невероятно, великий Велес! — воскликнул князь. — Уже много лет я не ощущал себя таким бодрым и сильным! Я легок и бодр, словно юный отрок в первом походе!

— Идем со мной, друг мой, — кивнул ему скотий бог. — Я покажу тебе, где славный воин сможет вдосталь насладиться своей удалью. Идем!

Жеребец встал на дыбы, одним скачком прыгнул в пламя и без остатка там утонул. Следом в огонь вошли волк и рысь, туда же спорхнули ворон с филином, величаво прошествовал в очаг медведь. Женщина протянула Всеграду ладонь, сжала руку князя и величаво прошествовала в самый жар. Исцелившийся воин с невероятным для смертного спокойствием шагнул вслед за ней — и огонь внезапно схлопнулся, превратился в язычок сизого дыма, умчавшийся к зениту, к открывшейся в небесах голубизне. А вместе с ним исчез и туман. Мгновенно, словно никогда и не было. И уже снова мелькали в вышине ласточки, снова пахло из-за ограды сладким липовым цветом, стрекотали кузнечики и затекала на усыпанный песком взгорок полуденная жара.

Волхв сложил перед лицом ладони и смиренно склонил голову.

— И что теперь? — не понял Вышемир. — Где отец?!

— Отец!!! — Святогор первый понял, что князь вовсе не ушел в пламя вслед за богами и их священными зверьми, а остался здесь, на земле, распластавшись между Купалой и Колядом, за спиной старшего княжича. Воин упал возле Всеграда на колени, приподнял его голову, приник ухом к груди, все еще надеясь уловить дыхание или хотя бы слабое биение сердца.

— Он ушел, княже, — тихо сказал ему Радогост. — Велес исцелил недуги отца твоего всесильной чашей ночной Мары и забрал туда, где все воины вечно здоровы, удалы и веселы. Князь заслужил право на беззаботный отдых от земных тягот. Он был истинным русичем, достойным внуком Сварога. Ныне он уже в Золотом мире обнимает своих отцов и дедов, пускает по общему кругу хмельную братчину. Он ушел.

— Отец! — Святогор, внимая словам волхва, осторожно опустил мертвую голову князя на песок, немного задержал ладонь у него на груди, потом закрыл усопшему глаза. После короткого колебания провел рукой вниз, расстегнул пряжку, вытянул ремень с оружием, положил возле себя, запахнул епанчу, заворачивая Всеграда в плащ. Выпрямился, удерживая отцовское оружие за ножны.

Братья замерли друг против друга, молча глядя глаза в глаза, и даже Радогост в эти мгновения затаил дыхание. Колебание длилось, наверное, целую вечность, пока Святогор, стиснув зубы, не преклонил вдруг колено. Он опустил голову и обеими руками вскинул вверх пояс отца:

— Твой меч, Вышемир, князь муромский!

— Брат! — Вышемир, не принимая оружия, поднял Святогора и крепко обнял, прижимая к себе. — Брат, брат мой. Для меня ты всегда останешься братом!

Волхв облегченно перевел дух и даже поцеловал заговоренную ладанку, висящую у него на шее на тоненьком ремешке.