От нее пахло лекарствами и старостью. Это была всего-навсего больная старуха, оставшаяся в доме, который должен был быть пустым. Какого черта она не брала трубку, когда он звонил? Теперь он увидел, что в комнате нет телефона. Она была лежачая, она просто не могла подойти к нему и ответить, даже если бы захотела. Алекс все еще зажимал ей рот, поскольку знал, что, как только отнимет руку, она закричит. Но не мог же он так и торчать здесь, в любую минуту ожидая прихода ее дочери, невестки или кого там еще. Раз в доме больной человек, та женщина не может уйти надолго. Вероятно, она поехала в аптеку за каким-нибудь лекарством. Может, даже в ту самую, откуда он звонил, а это всего в четырех кварталах. Бисеринки пота выступили у него на лбу, под мышками стало мокро. Запах страха, смешанный с запахом лекарств и старости. Его чуть было не вывернуло. Теперь он больше всего на свете хотел выбраться отсюда. Но если он уберет руку, она закричит.
— Я не причиню вам вреда, — сказал он.
Старуха кивнула. Он по-прежнему зажимал ей рот. Он чувствовал ладонью ее зубы, влажность ее губ, но не убирал руки, держа другую на ее затылке. На миг мелькнула мысль, что ее череп возьмет да треснет под его руками, и Алекс быстро сказал:
— Я не хочу причинять вам вреда, я просто хочу уйти отсюда. Если я уберу руку и вы закричите, мне придется вас ударить. Вы слышите меня?
Старуха снова кивнула.
— Если я уберу руку и пойду прочь, и услышу, что вы закричали, даже если я уже буду на лестнице в гостиной или у входа, мне придется вернуться и ударить вас. Вы поняли? Я хочу, чтобы вы это поняли, поскольку, пока вы не поймете, я не уберу руки. Вы поняли?
Старуха снова кивнула. Ее плечи были закутаны в розовый шарф. Он соскользнул с одного плеча, и она костлявой рукой поправила его, но не попыталась коснуться его руки, не схватила за запястье, просто поправила шарф и продолжала кивать с округлившимися от страха глазами.
— Прекрасно, — сказал он. — Мы поняли друг друга. — С этими словами он убрал руку с ее головы, но не двинулся с места. Стиснул кулаки, ожидая ее крика, ожидая хотя бы намека на то, что она собирается кричать. Он не хотел бить ее, но ударит, если она закричит. Он будет вынужден.
Очень тихо, почти шепотом старуха сказала:
— Пожалуйста, уходите.
Алекс повернулся и бросился прочь, споткнулся о ковер, упал на колени, почти сразу же поднялся, оттолкнувшись руками от пола. Схватился за перила и помчался вниз по лестнице к выходу. По-прежнему орало радио, диск-жокей рекламировал парк развлечений в Нью-Джерси. Алекс отворил дверь, распахнул ее, побежал к машине и сел за руль. Потянувшись было к зажиганию, он вспомнил, что сунул ключи в карман. Он все никак не мог ухватить их скользкой от пота ладонью, но наконец ему это удалось. Дрожащей рукой он вставил ключ в зажигание, повернул его и завел машину. Нажал педаль до упора, колеса проскользнули по гравию, прежде чем резина с визгом зацепилась за дорогу и машина рванулась с места. Он вылетел на дорожку, чуть притормозив, только когда выехал на улицу, затем повернул направо, проехал знак на углу и снова повернул направо, проехал мимо поля для гольфа, притормозив только тогда, когда доехал до следующего поворота.
Доехав до Хатча, Алекс все еще тяжело дышал. Он попытался успокоиться и направился обратно в город.
* * *
На двери белела приклеенная скотчем записка. Написана она была красным маркером и прямо-таки кричала. Он сорвал ее и прочел, прежде чем сунуть ключ в замочную скважину.
«Дорогой Алекс!
Я пыталась дозвониться до тебя, но твоего номера нет в книге. Сегодня вечером в 5.30 ко мне в гости зайдут друзья. Если хочешь, приходи. Мне кажется, они тебе понравятся.
Джесс».
Алекс открыл дверь, вошел в квартиру и снова перечитал записку, стоя в прихожей под лампой. Он не хотел идти к ней и пить с ее друзьями. Они наверняка будут из издательского мира и начнут говорить о книгах, которых он не читал. И все же если они придут в пять тридцать, то вряд ли зависнут у нее надолго, так что у них с Джессикой будет возможность начать с того, на чем они остановились в субботу вечером. «Да пошла она, — подумал он, — к чему мне этим онанизмом заниматься?» Разве только их пригласили на ужин, тогда они там весь вечер проторчат. А почему тогда она и его не пригласила поужинать? Нет, наверняка это будет просто коктейль, и они будут сидеть там и трепаться о каких-нибудь русских писателях, чтоб их… А она будет расхаживать вокруг без лифчика, сверкать длинными ногами, заманивая его, чтобы потом захлопнуть дверь у него перед носом. «Спасибочки, — подумал он. — Подавись ты своей выпивкой. И не надо оставлять мне записок на двери, ладно? Хочешь, чтобы меня обчистили? Будет мимо какой-нибудь ворюга проходить, прочтет записку, поймет, что дома никого нет…» Иисусе!
* * *
Алекс был уже готов залезть в душ, когда зазвонил телефон. Он прошел через спальню в трусах, сел на кровать и поднял трубку.
— Да? — спросил он.
— Алекс, это Арчи. Как поживаешь?
— Все путем, — ответил он. Он не хотел рассказывать Арчи о том, как чуть не попался на Уайт-Плейнс. Он всегда отговаривал Арчи от рискованных ночных грабежей, так что просто не представлял, что бы тот сказал ему насчет этой старухи. Господи, жуть-то какая. Надо же так напороться! Он никак не мог избавиться от ее запаха, вони ее лекарств, удушающего смрада старости и ее простыней. Он несколько раз сморкался по дороге в город, пытаясь отделаться от этого запаха, никак не в силах расслабиться, пока не доехал до будки платного проезда к северу от Мошолу-Паркуэй, где остановился и посмотрел в зеркало заднего обзора. Но ее запах преследовал его всю дорогу домой и не отпускал даже сейчас.
— В чем дело, Арч? — спросил он.
— Дурные новости.
— Какие?
— Китти замели.
— Когда?
— Сегодня утром.
— Ее и прежде брали, — сказал Алекс. — Заплатит штраф и снова будет вечером на улице.
— Ой ли, — возразил Арчи, — это тебе не хренов арест за проституцию.
— Тогда за что?
— За наркоту.
— Она сказала мне, что завязала.
— Ее взяли, когда она пыталась толкнуть наркоту. У нее было с полдюжины пятидолларовых пакетиков. Не знаю, сколько в них весу, но думаю, они не потянут слишком на много, а, Алекс?
Комментариев нет