Китти была чернокожей девушкой, с которой его познакомил Арчи. Ему она и на самом деле очень нравилась. Он знал, что она мелкая шлюшка, но это не имело значения — кому какое дело, если какой-нибудь фраер платит за то, что сам Алекс получает за так? Она часто предлагала ему деньги, но тогда Алекс стал бы сутенером, а он таких не уважал. Дело кончилось тем, что он узнал, что Китти сидит на игле и что она кололась уже тогда, когда Арчи познакомил ее с Алексом. Узнав это, Алекс пошел в город и разыскал Арчи.
— Какого хрена ты подсунул мне наркоманку? — спросил он.
Арчи ответил, что не знал. Хрен он не знал!
Да и в любом случае Алекс сам должен был понять. Если ты с кем-нибудь живешь, то должен знать, колется она или нет, — разве только ты не совсем идиот. Она заплакала, когда он предложил ей уйти. Сказала, что бросит колоться, что пойдет ради него на все. А он ответил: «Вали отсюда прямо сейчас, я не хочу жить с наркоманкой. Если сюда нагрянет полиция и найдет тут повсюду это дерьмо, меня снова посадят, причем за то, чего я не делал». Она продолжала плакать, и тогда он подтащил ее к двери и вышвырнул на лестницу. Затем обшарил ее вещи и нашел ключ, который сам ей дал. А потом вышвырнул и ее сумку. Она сидела на полу с задравшейся юбкой. Он сказал: «Вали отсюда». Наверху какая-то женщина открыла дверь и выглянула наружу. Голова у нее была в бигуди. «Ой, извините», — сказала она и снова закрыла дверь. Тогда он видел Китти в последний раз.
После того как выгнал Китти, он подумал о переезде. Не только потому, что боялся, что она кого-нибудь на него натравит или что-нибудь в этом роде, но и потому, что без нее эта квартира казалась слишком огромной. Все же он решил остаться, поскольку за такую цену было трудно найти что-нибудь столь же приличное, да и законопослушные соседи являлись хорошим прикрытием. Всегда, когда приходили копы, он говорил:
— Посмотрите, где я живу. Вокруг меня одни честные труженики, так неужели вы так и не поверите, что я завязал?
— Конечно, Алекс, — отвечали копы.
Он оделся и вышел из дому.
* * *
Когда он спустился в вестибюль, по-прежнему лил дождь. Прямо возле двери стояла девушка и печально глядела на ливень. Она жила в этом же доме. Он заметил ее потому, что она была весьма привлекательной блондинкой лет на пять старше его, но ей никак нельзя было дать больше тридцати — тридцати двух. Когда он впервые ее увидел, она шла к Бродвею вместе со своим мужем, который толкал коляску с белокурым малышом. Это было, наверное, в сентябре. Тогда было еще тепло, она была в юбке, блузке и без лифчика. Грудь у нее была что надо, и соски так и выпирали сквозь ткань. Он вспомнил, как подумал тогда — будь у него жена, которая так выставляет свои титьки, он бы голову ей открутил. Они с мужем узнали в нем соседа по дому и приветливо кивнули ему, когда он прошел мимо.
В тот день у Алекса в кармане было шестьдесят семь стодолларовых бумажек, поскольку он только что обчистил квартиру в пригороде и сдал добычу Вито, который тут же с ним расплатился. Добыча была хорошей. Он наткнулся на коллекцию монет, а в городе не было ни одного скупщика краденого, который не оценил бы этого. За коллекцию марок тоже всегда можно получить номинальную стоимость. Это не хуже кредитных карточек, хотя с ними ничто, кроме наличных, не сравнится. Дело в том, что во время дневных краж вряд ли найдешь хоть одну кредитную карточку. Обычно их носят в бумажнике с собой. А вот ночной воришка, тупой ублюдок, который шарит по дому, пока хозяева спят в спальне напротив, может рассчитывать на кучу кредиток. Но даже если он сумеет убраться, никого не разбудив, тот, у кого он их спер, первым делом с утра объявит об их утрате, так что у воришки едва ли есть шанс хоть что-нибудь по ним получить. Лучше всего, если уж ты наткнешься на бумажник с кредитками, взять только одну, ну две, в крайнем случае. Если у парня в бумажнике двенадцать карточек, он не сразу заметит одну пропавшую карточку «Америкэн Экспресс», и ты можешь успеть получить несколько тысяч прежде, чем будет заявлено о краже.
Алекс был одет по погоде, в теплое пальто и шляпу. У него был еще и зонтик, поскольку он понимал, что может довольно долго проторчать под дождем на Шестьдесят девятой улице. Девушка была в черном дождевике, на голове у нее красовалась какая-то прозрачная пластиковая штука, но зонт отсутствовал. Как только она выйдет наружу, ее мигом промочит до нитки. Алекс стал было раскрывать зонт, и тут она спросила:
— Вы не на Бродвей?
Это удивило его. В Нью-Йорке соседи по дому почти и не разговаривают друг с другом.
— Да, — ответил он. — Туда.
— Вы не поделитесь со мной зонтом? — спросила она. — Никак не могу поймать такси, уже минут пятнадцать здесь торчу.
— Хорошо, — согласился Алекс.
Он раскрыл зонт, она нырнула под него, и вместе они пошли к Бродвею.
— Я должна быть в городе в десять, — сказала она. — Никогда бы не добралась.
— Вы и на Бродвее вряд ли поймаете такси, — заметил он.
— Я должна была бы выйти пораньше, — продолжала она. — Надо было сказать нянечке, чтобы пришла не в девять, а в восемь тридцать. Но я не предполагала, что будет такой дождина.
— Вам куда? — спросил он.
— До Пайн-стрит.
— Добрых полчаса. Даже если прямо сейчас поймаете такси.
— Да, — сказала она. — Надо было лучше рассчитывать время.
Они простояли на углу Бродвея и Девяносто восьмой минут десять, затем пошли к Девяносто шестой, надеясь поймать такси на более широкой и оживленной улице. Девушка продолжала поглядывать на часы. Десять утра — рановато для развлечений, хотя черт его знает. Бывает, что и респектабельные с виду дамы вертят хвостами в мотелях в Нью-Джерси в то время, как их мужья просиживают задницу на работе с девяти до пяти. Алекс увидел такси и свистнул, а затем как сумасшедший замахал рукой, так как водитель и не подумал притормозить. Таксист заметил его в последний момент, резко повернул поперек движения к обочине и остановился, взвизгнув тормозами и разбрызгивая лужи рядом с ними.
— Слава Богу! — воскликнула она и тут же потянулась к ручке дверцы. Потом, с опозданием, предложила: — Не подбросить ли вас в город?
Комментариев нет