Тогда пожизненник озверел, швырнул Алекса о стенку, взял его за глотку и проревел:
— Ты сделаешь то, что я хочу, педик, иначе нас полсотни тебя оттрахает!
Алекс двинул его коленом по яйцам и, когда тот согнулся пополам, дал ему по затылку сцепленными руками, как бейсбольной битой. Потом, когда противник уже дергался на полу, Алекс вломил ему ногой в голову. За нападение на пожизненника он огреб месяц в карцере, и именно потому его не выпустили условно после отсидки трети срока. Но больше никто к нему не приставал, а когда его прошение о досрочном освобождении было пересмотрено, его удовлетворили. Этот пожизненник стоил ему лишних полгода за решеткой, но, в конце концов, он вышел из тюрьмы таким, каким вошел.
В тюрьме за эти восемнадцать месяцев они с Томми стали близкими друзьями, настолько близкими, что о них пошли слухи — все гадали, есть ли между ними это самое или нет. Алекс догадывался, что процентов сорок заключенных занимались тем или иным сексом — были либо сверху, либо снизу, а остальные шестьдесят — тем, что обсуждали, кто и что с кем делает. Но они с Томми были просто друзьями, и все. Они даже в разных камерах сидели, хотя за пару сотен могли бы все устроить. Они решили этого не делать, иначе слухи стали бы еще сильнее, а никто из них не хотел закончить в отделении для добровольных педиков под крепким присмотром. Они разговаривали во дворе, в столовой по большей части о том, что будут делать, когда выйдут на волю. Как только они выйдут, они окончательно завяжут, найдут себе работу и станут добропорядочными тружениками, и пошло к чертям это тюремное дерьмо.
Ага.
Алекс теперь знал, что бывает, когда выходишь на волю — ты возвращаешься к прежнему. Он снова стал вором, а Томми искал пистолет и, наверное, достанет его, а потом возьмет винный магазин или еще что-то. Он не понимал, что случилось с Томми, но это был уже не тот человек, которого Алекс знал в тюрьме. Может, кому-нибудь все же удалось перевернуть его, кто знает? Когда сидишь долго, устаешь. Может, устаешь оттого, что пытаешься все время быть кем-то. В тюрьме едва ли сумеешь остаться собой, вот в чем дело. Может, когда Алекс вышел, у Томми просто не было никого, с кем он мог бы поговорить честно и откровенно, он перестал быть самим собой, и, может, тогда-то один из «жеребцов» и заполучил его. Если ты не остаешься самим собой, ты можешь стать чьим-то. Алекс не знал, что произошло. Казалось, прежний Томми умер… нет, скорее похоже, что он оплакивает смерть кого-то очень близкого… Черт побери…
Зазвонил телефон.
Алекс сидел на постели рядом с телефоном и, когда тот неожиданно зазвонил, подпрыгнул аж на полмили. Еле слышно ругнувшись, он взял трубку:
— Алло?
— Алекс?
Он сразу же узнал этот голос, он думал, что никогда в жизни его не забудет. Он был рад снова услышать ее и в то же время не хотел больше иметь с ней дела.
— В чем дело, Китти?
— Мне нужна помощь, — сказала она. — Можно, я приеду?
— Нет, — ответил он.
— Алекс, мне правда нужна помощь, — повторила она. — Пожалуйста!
— Нет, я не хочу тебя здесь видеть.
— Все равно я еду.
* * *
Она позвонила снизу в девять вечера. Он не ответил, хотя и понимал, что это ее не остановит. Пятью минутами позже она уже стучала в его дверь. Он открыл и сказал:
— Я же велел тебе не приходить.
— Ну вот я и здесь, — сказала она и прошла мимо него в квартиру. На улице по-прежнему лил дождь, ее пальто промокло. Она сняла его и по привычке повесила в шкаф. Под пальто на ней была короткая узкая юбка и белая блузка. Она сняла туфли, оставила их в прихожей и прямиком направилась к бару в гостиной, где плеснула себе немного виски.
— Чувствуй себя как дома, — сказал он.
Она не ответила. Он смотрел, как она пьет виски и наливает себе еще. Она вовсе не казалась на пределе. Интересно, что ей от него надо, если не денег на дозу? У нее был такой вид, будто она очень хорошо следит за собой. Она стала куда привлекательнее, чем когда они жили вместе, отрастила волосы для прически «афро», и этот стиль только подчеркнул красивые черты ее лица, тонкий нос с глубоко вырезанными ноздрями, высокие резкие скулы, крупный рот. Она была без макияжа, если не считать зеленовато-голубых теней на веках. Гладкая ореховая кожа, теплая, матово светящаяся в свете торшера, стоявшего у бара. Она взяла стакан и села на диван, закинув ногу за ногу:
— Итак, — улыбнулась она, — как поживаешь?
— Хорошо.
— Немногословный мужчина.
— Чего тебе нужно, Китти?
— Деньги, — ответила она.
— Забудь.
— Не на то, о чем ты подумал. Не на дозу.
— На что бы то ни было, у меня их нет.
— Ты мне не веришь?
— А с чего? Полгода назад ты тратила на наркоту по сотне баксов в день.
— Я завязала, — отрезала она.
— Хорошо. Но у меня все равно нет денег.
— Я прошу в долг.
— Сходи к ростовщику.
— Так я только глубже увязну. Ты же знаешь, Алекс.
— Китти, мне плевать, насколько ты увязла или насколько увязнешь. Это твои проблемы.
— Ты хочешь сделать мне больно?
— Мне все равно.
— Врешь.
— Не вру.
— Тогда чего ты так злишься? — спросила она. — Это же ты меня вышвырнул на улицу, забыл?
— Только потому, что ты мне врала.
— Я не врала тебе. Ты никогда не спрашивал, колюсь ли я, а я никогда тебе и не говорила. В любом случае, какое это сейчас имеет значение? Я же сказала тебе, что завязала.
— Ага, — ответил он.
— Мне нужны две тысячи, Алекс. Прямо сейчас, или меня здорово искалечат. Дело вот в чем… Если мы хоть что-то значили друг для друга…
— Китти, ну ты и дрянь, — покачал он головой. — Ну ты и тварь…
— У меня очень большие неприятности, — продолжала она. — Я вытащила две тысячи долларов из бумажника клиента. Оказалось, этого не надо было делать. Он не из тех, у кого можно их вытянуть. Он хочет получить свои деньги назад.
— Ну так отдай.
— Не могу. Их уже нет.
— И кто их забрал? Твой сутенер?
— Я работаю без сутенера.
— Так где же они?
— Я потратила их.
— Кто этот тип?
— Джерри Ди Сантис. У него несколько банков в Восточном Гарлеме.
— Умница. Ну ты и умница, Китти.
— Но я же не знала, кто он, у него был вид совершенно обычного клиента! Я работала на Алгонкин-авеню, он подцепил меня в баре. Это было в субботу вечером. Я дождалась, пока он уснет, а потом…
Комментариев нет