В Сиэтле были потрясающие джазовые клубы, и любимым у Дженнифер был «Питерз пуп дек», где вместо столов были ящики с деревянными брусками наверху вместо столешницы.
Иногда они встречались в «Хейсти‑тейсти», забегаловке, где готовили лучший в мире картофель, жаренный по‑деревенски.
Климат в Сиэтле был холодным, сырым и ветреным, и дождь, казалось, не прекращался. Дженнифер носила толстый жакет в зеленую и голубую клетку, в мохнатой шерсти которого запутывались дождевые капли. Цвет оттенял ее сверкающие как изумруды глаза. Она шла под дождем, по‑груженная в свои тайные мысли, не подозревая, что все проходившие мимо обращали на нее внимание.
Весной девушки наряжались в яркие хлопковые платья и расцветали на глазах. В университете было шесть братств, их члены собирались на газоне и глазели на девушек. Но в Дженнифер было нечто смущавшее их. Некое особенное, трудноопределимое качество, вызывавшее ощущение, что она уже достигла чего‑то такого, к чему они только стремились.
Каждое лето Дженнифер уезжала домой навестить отца. Он сильно изменился. И хотя никогда не был пьян по‑настоящему, трезвым его тоже было трудно назвать. Он словно удалился в невидимую крепость, куда, кроме него, никому не было доступа.
Он умер, когда Дженнифер заканчивала последний семестр юридического факультета. Город помнил Абнера Паркера, и на похоронах было не меньше сотни человек, людей, которым он когда‑то помог, что‑то посоветовал, с которыми подружился. Дженнифер горевала в одиночестве. Она потеряла не просто отца, но учителя и наставника.
После похорон Дженнифер вернулась в Сиэтл, чтобы окончить университет. Отец оставил ей меньше тысячи долларов, и следовало решить, что делать дальше. Она понимала, что невозможно вернуться в Келсо и заняться адвокатской практикой, поскольку в глазах горожан навсегда останется маленькой девочкой, чья мать сбежала с подростком.
Училась она так хорошо, что после собеседований в десятке лучших адвокатских фирм страны получила несколько предложений.
Уоррен Оукс, профессор по уголовному праву, считал, что это величайшее ее достижение.
– Женщине очень трудно попасть в солидную юри‑диче‑скую фирму, – объяснял он.
Беда Дженнифер состояла в том, что у нее больше не было ни дома, ни корней. Она сама не знала, где хочет жить.
Незадолго до окончания университета проблему решили за нее. Профессор Оукс попросил ее остаться после занятий.
– Я получил письмо из офиса окружного прокурора на Манхэттене с просьбой рекомендовать лучшего выпускника для его штата. Вас это интересует?
Нью‑Йорк…
– Да, сэр, – выпалила ошеломленная Дженнифер.
Она полетела в Нью‑Йорк на квалификационный экзамен и вскоре вернулась в Келсо, чтобы закрыть отцовский офис. Сколько горькой радости было в воспоминаниях о прошлом! Дженнифер казалось, что она выросла в этом офисе.
Она устроилась на работу помощником библиотекаря в юридической библиотеке университета, чтобы на что‑то жить, пока не придут результаты ее экзамена.
– Это одно из труднейших испытаний во всей стране, – предупреждал профессор Оукс.
Но Дженнифер знала, что выдержала его.
Она получила уведомление, что сдала экзамен, и одновременно – предложение работать в офисе окружного прокурора.
Неделю спустя она уже ехала на восток.
Дженнифер нашла крошечную квартирку, в хорошем районе, как говорилось в объявлении, на Третьей авеню, с фальшивым камином и крутой, ведущей на четвертый этаж лестницей. Дженнифер утешила себя тем, что ей полезны физические упражнения. На Манхэттене не было гор, куда можно было взбираться, и быстрых ручьев, которые так трудно переплыть. Квартирка состояла из маленькой гостиной с диваном, который, раскладываясь, превращался в бугристую постель, и микроскопической ванной с окошком, много лет назад закрашенным черной краской, наглухо его запечатавшей. Мебель выглядела так, словно была пожертвована «Армией спасения».
Но Дженнифер сказала себе, что не останется здесь надолго. Это временно, пока она не заработает репутацию серь‑езного адвоката.
Но все это оказалось мечтой. А реальность была такова: прошло менее семидесяти двух часов после приезда в Нью‑Йорк, а Дженнифер уже выбросили из офиса окружного прокурора и она была на грани исключения из корпорации.
Дженнифер перестала читать газеты и журналы и не включала телевизор – куда бы она ни повернулась, всюду видела себя. Она чувствовала, что прохожие глазели на нее на улице, в автобусе и магазинах. У нее вошло в привычку скрываться в своей квартирке, не отвечать на телефонные звонки и стук в дверь, и она уже подумывала сложить вещи и вернуться в Вашингтон, чтобы найти работу в другой области. И еще она подумывала о самоубийстве. Долгие часы Дженнифер провела за сочинением писем окружному прокурору Роберту Ди Силве. Половина писем состояла из уничтожающих обвинений в бесчувственности и отсутствии понимания. Другая половина – из униженных извинений и мольбы дать ей второй шанс. Ни одно письмо, впрочем, так и не было отослано.
Впервые в жизни ее одолевало отчаяние. У нее не было друзей в Нью‑Йорке, ей не с кем было поговорить. Она днями не выходила из квартиры и только по ночам выскальзывала из дома, чтобы прогуляться по пустым улицам ночного города. Отверженные, изгои, отщепенцы, населявшие ночь, не трогали ее. Возможно, видели собственное одиночество и отчаяние, отраженные в ее глазах.
Шагая по тротуару, Дженнифер снова и снова представляла сцену в зале заседаний. Только конец всегда был разным.
Человек отделяется от группы, окружающей Ди Силву, и спешит к ней. В руке он держит конверт из плотной бумаги.
– Мисс Паркер?
– Да.
– Шеф велел передать это Стеле.
Дженнифер холодно смотрит на него.
– Покажите ваше удостоверение, пожалуйста.
Мужчина в панике бежит.
Человек отделяется от группы, окружающей Ди Силву, и спешит к ней. В руке он держит пакет из плотной бумаги.
– Мисс Паркер?
– Да.
– Шеф велел передать это Стеле.
Он сует ей в руку конверт.
Дженнифер открывает конверт и видит там желтую канарейку.
– Вы арестованы.
Человек отделяется от группы, окружающей Де Силву, и спешит к ней. В руке он держит пакет из плотной бумаги. Он проходит мимо нее, к другому молодому помощнику окружного прокурора, и отдает ему конверт:
– Шеф велел передать это Ди Силве…
Она могла переписывать эту сцену сколько угодно, но ничего не менялось. Одна глупая ошибка уничтожила ее. Но… кто сказал, что она уничтожена? Пресса? Ди Силва? Она больше не слышала ни одного слова об исключении ее из корпорации, а значит, пока не услышит, остается адвокатом. Кроме того, есть еще несколько юридических фирм, сделавших ей предложения.
Преисполненная решимости, Дженнифер вытащила список фирм, с которыми вела переговоры, и принялась их обзванивать. К сожалению, никого из тех, с кем она хотела побеседовать, не оказалось на месте. И никто ей не перезвонил. Только через четыре дня она сообразила, что стала изгоем. Скандал успел затихнуть, но о нем не забыли.
Комментариев нет