— Они могут помочь тебе окончательно избавиться от прошлого, — предположила она.

— Или сделать настоящее еще тяжелее, — возразил он, и она не могла не согласиться с ним.

Саймон смотрел на пачку, перевязанную лентой, и ожидал, что сейчас на него нахлынет былая злость, которая превратится в ярость… в неистовство.

Но он не чувствовал ни того ни другого. Ровно ничего.

Это было странное, удивительное ощущение. Он ожидал всего, кроме этого. Никаких чувств. И никакого желания прочитать их.

Он повернул голову к Дафне, смотревшей на него с тревогой.

— Пожалуй, я подожду с чтением, — сказал он.

— Ты не хочешь знать; что там написано?

Он отрицательно мотнул головой.

— Но ты не собираешься сжечь их?

Он пожал плечами.

— Наверное, нет.

Она переводила взгляд с его лица на письма и обратно.

— Что же ты хочешь делать с ними?

— Ничего.

— Совсем ничего?

Он улыбнулся:

— Я уже сказал именно это.

— Н-но… к-куда же их?.. — в растерянности проговорила Дафна.

Его улыбка сделалась шире.

— Еще немного, и ты начнешь заикаться, совсем как я.

Ее это не слишком насмешило, и, согнав улыбку, он заговорил снова:

— Мне действительно сейчас не хочется… расхотелось… ворошить старое. Пусть письма подождут.

Благодаря тебе я почти выбросил… освободился от памяти об отце… И пока не хочу впускать его снова в свои мысли и душу. — Он обнял Дафну. — Сейчас у меня другие мысли и дела… более важные…

— Саймон…

Она покраснела, потому что в комнате было еще светло и потому что его действия стали впрямую отвечать его намекам.

 Эпилог

…Наконец-то в семье Гастингсов родился мальчик!

Вслед за тремя дочерьми у герцога и герцогини появился наследник. Ваш автор может представить себе чувство радости и облегчения, наступившее в этой обворожительной семье после упомянутого события: ведь общеизвестно, что все люди с достатком особенно чутко относятся к вопросу о наследовании их добра (и титула тоже).

Имя новорожденного еще не стало общеизвестным, однако ваш автор позволяет себе сделать довольно смелое предположение: поскольку сестрам были присвоены имена по алфавиту — Амелия, Белинда и Виолетта, разве позволительно будет назвать следующего ребенка (мальчика) иначе, чем Гилберт?..

«Светская хроника леди Уислдаун», 15 декабря 1817 года

Саймон в удивлении всплеснул руками. Газетный листок плавно покружил в воздухе и начал опускаться на пол.

— Откуда она, эта чертова леди Уислдаун, может знать такое? — воскликнул он. — Мы никому еще, по-моему, не говорили о том, что решили назвать ребенка именно Гилбертом!

Дафна не могла сдержать улыбки, глядя на бушующего мужа. Из-за такого пустяка.

— Просто случайная догадка, — сказала она умиротворяюще и вновь переключила все внимание на младенца, лежащего у нее на руках, в котором уже видела копию Саймона.

— Совсем не так просто! — не успокаивался тот. — У нее наверняка повсюду соглядатаи. И в нашем доме тоже! Я это предполагал и раньше!

— Ну уж в нашем определенно их нет, — рассеянно сказала Дафна, больше занятая наблюдением за ребенком, который сумел ухватить ее за палец, чем привел ее в неописуемый восторг.

— Какая-то Уислдаун, — продолжал ворчать Саймон. — Никогда не слышал такой фамилии. Почему никто до сих пор не заставит ее замолчать?

— Это очень легко сделать, — задумчиво проговорила Дафна. — Нужно, чтобы все перестали покупать ее газетенку. А ты не только тратишь на нее деньги, но и читаешь…

— Я? Эту чушь?

— А из чьих рук она только что упала на ковер?.. И, должна признаться, Саймон, иногда мне даже нравится то, что она пишет, эта леди. Например, назвала нашу семью обворожительной… Разве на самом деле это не так?..

***

Несколькими днями позднее в небольшой комнате, которую она, видимо, снимала неподалеку от дома Гастингсов, сидела за письменным столом некая молодая женщина. В руках у нее было перо, перед ней на столе — чернильница и чистый лист бумаги.

Обмакнув перо в чернила, она принялась писать:

…Ах, благосклонный читатель! Ваш автор считает своим долгом сообщить вам, что…

В конце написанного стояло:

«Светская хроника леди Уислдаун», 19 декабря 1817 года