Герцог и я

— С каждым из них я бы с удовольствием продолжила дружеские отношения. Раньше и они придерживались, насколько я понимаю, такого же мнения. И только сегодня внесли меня в список кандидатур для романтических отношений. Кто знает, если представится возможность, — добавила она, — с одним из них дружба могла бы перейти в…

— Но… — вырвалось у Саймона, однако он не стал продолжать.

— Вы что-то хотели сказать? — Дафна смотрела на него с шаловливым любопытством в совершенно невинном взоре.

Да, он хотел что-то сказать. Очень простую и, по его мнению, совершенно логичную вещь: если все эти джентльмены изволили заметить достоинства Дафны только после тога, как их оценил какой-то герцог (или маркиз, виконт, кузнец, черт побери!), то они и есть настоящие ослы и очень странной выглядит готовность Дафны выбрать кого-то из них в женихи, мужья или как там это еще называется?

Не дождавшись продолжения, Дафна снова повернулась к брату:

— Значит, ты признаешь действенность нашего плана?

— О действенности не скажу, но в чем-то он может послужить тебе на пользу. Впрочем, это зависит от того, чего ты сама хочешь.

— Вот наконец-то слышу разумные слова. — Сейчас в голосе Дафны не было ни тени иронии. — Энтони, скажу совершенно честно: несмотря на то что мамина напористость меня измучила, сама я хочу замуж. И не собираюсь это скрывать. Да, хочу, чтобы у меня был муж, собственная семья. Хочу этого, наверное, больше, чем вы с мамой можете вообразить. И если дурацкая инсценировка, которую мы задумали, сумеет помочь мне, я буду только рада.

Саймону резали слух искренность и прямота ее признания, а также слова «дурацкая инсценировка», но в то же время он не мог не поддаться обаянию теплоты, исходящей из ее темных глаз, от ее чуть приглушенного голоса.

На Энтони тоже подействовали слова сестры. Он глубоко вздохнул и сказал с некоторой неохотой:

— Хорошо, я согласен с вашим, как вы его называете, планом.

Дафна подбежала к нему, порывисто обняла.

— О, Энтони! — Она поцеловала его в щеку. — Я знала, ты лучший из всех братьев на свете!

Энтони перевел взгляд на Саймона.

— Видишь? — проговорил он извиняющимся тоном. — Что с нами могут делать женщины?.. На какой обман вы меня толкаете! — добавил он более твердым голосом.

Саймон не мог не подивиться, как быстро меняется настроение у его приятеля и противника, — как за столь короткое время он, Саймон, успел превратиться из закадычного друга в отъявленного врага и потом снова сделаться добрым товарищем.

— Однако, — еще громче и увереннее продолжал Энтони, — у меня есть ряд условий.

— Мы полны внимания, — сказал Саймон. Энтони бросил на него недовольный взгляд, уловив в тоне насмешку, но заговорил вновь:

— Прежде всего тайна вашего замысла не должна выходить за пределы этой комнаты.

— Конечно, — сразу согласилась Дафна. — Мы и не думали по-другому.

— Совершенно верно, — подтвердил Саймон. — И хотя я уверен, что ваша матушка только восхитилась бы нашей сообразительностью, вам, разумеется, виднее, кого посвящать в наши тайны.

Энтони смерил его ледяным взглядом: когда он уймется, этот шутник? Мы не на студенческой вечеринке.

— Кроме того, — процедил Энтони, — вы оба не должны оставаться наедине. Нигде и никогда!

Саймон промолчал, но Дафна сказала с легкостью:

— О, это будет выполнить нетрудно. Ведь то же самое было бы, если б мы по-настоящему влюбились, даже были помолвлены, верно?

Саймон вспомнил, что они с Дафной почти уже нарушили эти строгие установления, когда случайно наткнулись друг на друга в коридоре у леди Данбери, и если бы не пьяный оболтус Бербрук, то, можно считать, они были наедине. И потом, во время танца, тоже… Если бы не следящие за ними глаза Энтони, с чрезмерным и довольно противным рвением исполняющего обязанности старшего в семье.

Сейчас Энтони воззрился на него в ожидании ответа на второе свое условие.

Саймон коротко кивнул:

— Согласен.

— И еще, — продолжал Энтони. — Оно относится в большей степени к тебе, Саймон. Если я когда-нибудь увижу… или узнаю, что ты каким-то образом порочишь… позоришь Дафну своим поведением… Если увижу, что ты осмелился, например, поцеловать ее чертову ручку, когда рядом с ней нет сопровождающих, то я… я оторву тебе голову, будь я неладен!

Дафна посмотрела на него с некоторым сожалением, как на не вполне здорового человека.

— Ты не находишь, Энтони, что это уже слишком?

— Нет! — рявкнул он.

— О, тогда я молчу.

— И правильно сделаешь, сестра! Я не слышу твоего ответа, Гастингс.

Саймон молча наклонил голову.

— Хорошо, — с видимым облегчением сказал Энтони. — Значит, с этим мы покончили, и ты можешь нас покинуть.

— Энтони! — с упреком воскликнула Дафна.

— Должен я понижать, что мне отказано в обеде, на который я был тобой приглашен? — спросил Саймон.

— Именно.

— Нет! — Дафна схватила брата за рукав. — Ты приглашал его? Как же тебе не стыдно!

— Это было давным-давно, — буркнул Энтони. — С тех пор прошли годы.

— Это было в прошлый понедельник, — уточнил Саймон.

— Вы должны обедать с нами, — решила Дафна. — Мама будет так довольна. А ты… — она дернула брата за рукав, — перестань придумывать, как сподручнее отравить своего друга!

Раньше чем Энтони сообразил, что ответить, Саймон сказал со смехом:

— Не беспокойтесь за мою жизнь, Дафна. Мы с ним вместе учились в школе, и я хорошо помню, что у него всегда было плохо с химией.

— Я все-таки убью его! — сказал Энтони, как о чем-то уже решенном. — Еще на этой неделе.

— Ты не сделаешь этого! — воскликнула Дафна. — Уже завтра вы будете в вашем клубе вместе дымить манильскими сигарами.

— Не уверен в этом, — сказал Энтони.

— Нет, будете! Я права, Саймон?

Он задумчиво изучал лицо своего друга и видел в нем что-то новое, чего не замечал раньше. Особенно в глазах. Что-то очень серьезное.

Шесть лет назад, когда Саймон покинул Англию, они были юношами. За прошедшие годы оба, несомненно, изменились, он это чувствовал по себе, однако своего друга принимал таким, каким тот был в свои двадцать с небольшим. Но ведь и Энтони уже не прежний, у него появились обязанности, о которых Саймон и представления не имеет. Семейные обязанности. И ответственность: вести по жизни младших братьев, защищать сестер. У Саймона — всего лишь отягощающий его существование титул, у Энтони — целая семья. И тяготы эти несравнимы: его другу приходится намного тяжелее; так стоит ли на него обижаться за то, что он чересчур ретиво исполняет свои обязанности и заходит в своей горячности несколько дальше, чем нужно было бы?