Но у «Максвелла и сына» заведение, конечно, было попроще. Оно находилось на шумной улице в самой гуще детройтских трущоб. Мариц тогда был слишком беден, чтобы его сочли важным клиентом. Папаша Максвелл до Марица не снизошел, отправил голодранца к сыну. Мариц сидел напротив прыщавого сосунка, вознамерившегося обобрать его до последнего цента, и кипел от беспомощной ярости.
Больше всего он хотел в тот момент вцепиться ублюдку в горло руками, пока у того глаза из орбит не вылезут.
Тогда еще Мариц не умел обращаться с ножом.
Двери конторы распахнулись, оттуда вышла группка скорбящих. Заплаканные глаза, приглушенные голоса, а сами, поди, не нарадуются, что возвращаются из мира мертвых в мир живых.
Мариц взглянул на часы. Девять. Контора должна закрываться. Еще пятнадцать минут подождать, и можно приступать к делу.
Скорбящие расселись по машинам, и через пару минут стоянка опустела. Мариц тоже когда-то был скорбящим. Ведь он любил своего отца. Жалко, что отец умер так рано. Лучше бы мамаша сдохла, подлая сука. Все произошло само собой, Мариц ни в чем не виноват. Он лишь слегка толкнул папашу, а тот уж сам грохнулся с лестницы. Эх, надо было мать-стерву спихнуть.
Из здания вышел молодой человек в темном костюме, свернул на служебную автостоянку. Должно быть, какой-нибудь из подручных вампира. А может, у Бирнбаума тоже есть сын. Насвистывая, молодой человек уселся в голубой «олдсмобиль», припаркованный возле роскошного «кадиллака».
Между прочим, «кадиллак» совершенно новый. Судя по полученной информации, куплен всего через неделю после предполагаемой кремации Нелл Калдер. За покупку Бирнбаум заплатил наличными.
Интересная деталь, ее Мариц сразу отметил.
В вестибюле погас свет.
Мариц подождал, пока «олдсмобиль» скроется за углом, затем вышел из машины, подошел к дверям и позвонил.
Никакого ответа.
Он позвонил еще раз, потом, минуту спустя, еще.
Свет в вестибюле зажегся, дверь приоткрылась. Изнутри пахнуло холодом и терпким ароматом цветов.
Джон Бирнбаум оказался толстячком в строгом сером костюме, с прилизанными седыми волосами.
– Вы что, хотели попрощаться с телом? Сожалею, но мы уже закрылись.
Мариц покачал головой:
– Нет, хочу задать кое-какие вопросы. Я знаю, что уже поздно, но все-таки позвольте войти.
Бирнбаум заколебался. Не хочет куш упускать, подумал Мариц. – У вас утрата? – сочувственно спросил Бирнбаум и посторонился.
Мариц вошел, плотно закрыл за собой дверь, улыбнулся.
– Вот-вот, утрата. Об атом мы и потолкуем.
* * *
Нелл стояла в дверях, наблюдая, как Михаэла орудует в кухне. Руки Михаэлы по локоть были перепачканы мукой. Она раскатывала на доске тесто быстрыми, четкими, грациозными движениями.
– Вам что-нибудь нужно? – спросила она, не поднимая головы.
От неожиданности Нелл ляпнула первое, что пришло в голову:
– Что это вы делаете?
– Бисквиты.
– За завтраком вы угостили нас превосходным печеньем.
– Знаю.
Разговор обещал быть нелегким.
– Вы очень заняты, да?
Михаэла кивнула.
– Очень мило с вашей стороны, что вы позволили Питеру пожить у вашего мужа на ранчо.
– Он там никому не помешает. – Михаэла отложила скалку и стала нарезать тесто. – Если бы он мешал, его бы не оставили. У Джина нет времени на глупости. Мальчишка простоват, но он совсем не дурак. Он как ребенок, а детей можно учить. – Она говорила короткими, отрывистыми фразами, в такт движениям рук. – А что нужно вам?
– Ваше лицо.
Михаэла на миг замерла.
– По-моему, ваше лицо будет получше моего, – ответила она.
– Я имела в виду… Мне хотелось бы сделать ваш портрет.
Михаэла уже раскладывала бисквиты на противне.
– У меня нет времени позировать.
– Я могу делать наброски, пока вы работаете. Это займет не так уж много времени.
Михаэла ответила не сразу.
– Вы что, художница?
– Не совсем. У меня нет на это времени. Я пишу картины, только когда…
Нелл запнулась, поймав себя на том, что автоматически дает точно такой же ответ, как в прежней жизни, до Медаса. Но ведь у нее теперь нет ни Ричарда, ни Джил. Подавив приступ боли, она поправилась:
– Да, я художница.
Ей самой показалось странным, как прозвучали эти слова.
Михаэла испытующе посмотрела на нее и кивнула:
– Валяйте, рисуйте. Только под ногами не путайтесь.
Нелл обрадовалась:
– Сейчас, только альбом принесу.
– Я ради вас на месте стоять не буду.
– Ничего, я приспособлюсь.
Однако это было легче сказать, чем сделать. Михаэла ни секунды не стояла на месте. Для женщины с таким бесстрастным лицом она обладала слишком неуемной энергией. Испортив несколько листов. Нелл решила сделать наброски отдельных деталей лица. Начала она с глубоко посаженных глаз.
Дело сразу пошло на лад. Потом она соединит детали вместе…
– Что вы здесь делаете?
Нелл вздрогнула. Впервые за последний час Михаэла разомкнула уста.
– Ничего. Я здесь в гостях.
Михаэла чуть качнула головой:
– А Николас сказал, что вы останетесь до зимы. Столько времени не гостят.
– Я постараюсь вам не мешать.
– Мне-то что? Если Николасу так лучше, я могу и потерпеть. – Он сказал, что настоящие хозяева здесь вы и Джин.
– Так оно и есть, но Николас постепенно обвыкнется. Должно пройти время.
– Обвыкнется?
Михаала пожала плечами:
– Ему трудно прикипеть душой к месту. Но он этого хочет, а это главное. Поживем – увидим.
– Вы хотите, чтобы он здесь остался?
Михаэла кивнула.
– Он нас понимает и не мешает нам. А другой хозяин может оказаться глупым и неподдающимся воспитанию.
– Значит, вы воспитываете Николаса? – Удивилась Нелл.
– Конечно. Его воспитывать легко. Он человек волевой, умный. Со временем приноровится.
– А мне казалось, что сила волн мешает человеку приспосабливаться к обстоятельствам.
– Здешняя земля слабаков не любит. – Михаала взглянула на Нелл. – Пережевывает их и выплевывает.
Карандаш замер над листом бумаги.
– Вы думаете, что я слабая?
– Не знаю. А вы сами-то как думаете?
– Я не слабая.
– Тогда вам не из-за чего тревожиться.
– Вы ведь не хотите, чтобы я здесь оставалась.
– Мне все равно. – Михаэла достала из духовки противень. – Только не увозите отсюда Николаса. Можете с ним разговаривать, улыбаться, даже спать с ним. – Теперь она взялась за сковородку. – Но когда уедете, оставьте его здесь.
Нелл возмущенно встрепенулась.
– Я не собираюсь с ним спать! Я прнехала сюда не за этим.
Михаэла пожала плечами:
– Рано или поздно это произойдет. Он мужчина, а до вас ближе, чем до женщин в городе. – Она потыкала спичкой в бисквиты. – Такая женщина, как вы, не оставит мужчину равнодушным.
– Он смотрит на меня другими глазами.
– Все мужчины смотрят на женщин одинаковыми глазами. Естественная реакция. Уже потом они понимают, что, кроме тела, у нас еще есть и душа.
– С вашей точки зрения, решать будет Николас, а не я?
Комментариев нет