Одержимость

Утром они уедут. Уедут отсюда навсегда.

Закрыв глаза, Наоми мысленно возблагодарила своего дядю. Неделей раньше она спасла жизнь Эшли. И вот теперь дядя спасает ее саму.

Три

В окрестностях Вашингтона Наоми прожила пять месяцев, две недели и пять дней. За этот небольшой промежуток времени она испытала столько взлетов и падений, столько радостей и горестей, что большая часть их давно выветрилась из ее памяти.

Ей нравился их дом в Джорджтауне. Нравились высокие потолки и яркие краски, уютный задний дворик и фонтан с небольшой запрудой.

Большой город покорил ее воображение: Наоми могла часами сидеть у себя на подоконнике, разглядывая бесконечный поток машин и прохожих. Комната ей досталась просто замечательная. Здесь был шкаф вишневого дерева – настоящий антиквариат, а не какая‑то там развалюха – с большим овальным зеркалом, тоже обрамленным вишней. В распоряжении Наоми оказалась двуспальная кровать – роскошь, о которой она и не мечтала. Постельное белье было мягким и шелковистым. Укладываясь спать, она легонько водила пальцами по подушке – безмолвная колыбельная, неизменно погружавшая ее в дрему.

Стены нежно‑золотистого оттенка украшали фотографии цветов, так что в комнате у нее был собственный сад.

Эта комната нравилась Наоми даже больше, чем мамина, хотя в той были роскошная кровать с бледно‑зеленым балдахином и множество других, столь же элегантных вещей.

Мейсон спал на раскладном диване в комнате, которую дядя называл второй гостиной. Но в первые несколько недель он чаще всего ночевал у Наоми – забирался к ней в кровать или вовсе пристраивался на коврике, как большой щенок.

Гарри сводил их в свой ресторан, где на столах красовались свечи и цветы. Он провел для них экскурсию по большой кухне, наполненной жаром, суетой и всевозможными шумами.

Учебный год она встретила в состоянии нервного возбуждения. Новая школа. Новый мир, где никто ее не знал. Это и пугало, и завораживало. Для начала пришлось привыкать к новому имени. Теперь она была Наоми Карсон, новенькая, и кое‑кто потешался над ее акцентом. Зато никто из школьников не знал, что ее папа сидит в тюрьме.

Ей не очень‑то нравилось ходить к психотерапевту. Сама доктор Осгуд, молоденькая, приятная женщина, вызывала у нее только симпатию. Но как можно было говорить с чужим человеком о родителях и о брате и, что еще хуже, о той ночи в лесу?

У Мейсона был свой доктор, мужчина. Сеансы ему нравились, так как доктор разрешал говорить про видеоигры и баскетбол. Так, по крайней мере, утверждал сам Мейсон. Но уже через несколько недель такой, казалось бы, пустой болтовни он перестал приходить на ночь к Наоми. Одиночество его уже не пугало.

Их мать общалась с другим доктором… когда ей случалось до него добраться. Чаще всего она ссылалась на плохое самочувствие и отправлялась в постель с уже привычной головной болью.

Раз в неделю она брала у дяди Сета машину и уезжала в тюрьму – в исправительное учреждение Хазелтона. Дорога туда и обратно занимала восемь часов. И все это – ради краткой беседы через стекло. Домой она возвращалась ужасно измученной и постаревшей.

И все же она продолжала туда ездить.

В целом жизнь вошла в привычную колею. Мейсон и Наоми ходили в школу, Гарри – в свой ресторан, а Сет в офис, где он занимался инвестированием чужих денег. Мать Наоми устроилась подрабатывать официанткой.

Но как‑то вечером Сет вернулся домой с бульварной газетенкой в руках, и тут разразилась целая буря.

Наоми поежилась. Ни разу еще не видела она дядю таким разгневанным, ни разу не слышала, чтобы он на кого‑нибудь поднял голос. И теперь она просто не знала, что делать. Она как раз готовила ужин – курицу с рисом, как научил ее Гарри. Мейсон сидел за кухонным столом и корпел над домашними заданиями. Мама сидела тут же, отрешенно глядя в пространство.

Она подскочила, когда Сет с размаху хлопнул газетой о стол. На передней странице Наоми увидела фотографию своего отца и – о ужас! – собственный снимок, сделанный еще в ту пору, когда она училась в Сосновом лугу.

– Как ты могла?! Как ты могла поступить так со своими детьми, с собой?

Сьюзан сжала золотой крестик, висевший у нее на шее.

– Не кричи на меня. Я им практически ничего не сказала.

– Ты сказала им больше, чем достаточно. Это ты дала им фотографию Наоми? Ты разболтала, что мы живем в Джорджтауне?

Наоми заметила, что плечи у мамы поникли. Раньше так бывало в тех случаях, когда отец бросал на нее недобрый взгляд.

– Мне заплатили пять тысяч долларов. Мне ведь тоже надо зарабатывать деньги!

– Каким же образом? Продавая в газеты фотографии дочери?

– Они бы и без меня могли достать этот снимок. Ты же знаешь, газеты треплют наше имя уже много недель. Этому просто нет конца.

– У них не было фотографии Наоми, Сьюзан. – Сет устало потянул узел на галстуке. – И они не знали, где вы теперь живете.

В этот момент зазвонил телефон, и он вскинул руку, чтобы остановить Наоми.

– Не снимай трубку. Пусть сработает автоответчик. Они уже названивали мне сегодня в офис. Газетчикам не составит труда разыскать номер, не внесенный в справочник. Не внесенный, чтобы защитить тебя и твоих детей, Сью. Уберечь вас от того, что сейчас начнется.

– Они и так не оставляют меня в покое. Всякий раз, когда я появляюсь в тюрьме, они уже там, – поджала губы Сьюзан.

Наоми заметила, что вокруг рта у нее залегли глубокие морщины. Морщины эти появились не так давно, после той летней ночи.

– Том сказал, что нам удастся неплохо заработать. Сам он этого сделать не может, таков закон, но…

– Но ты можешь сделать это за него.

Сьюзан вспыхнула, то ли от гнева, то ли от замешательства.

– У меня есть обязанности перед мужем, Сет. Его держат взаперти, в одиночестве. Ему нужны деньги, чтобы нанять хорошего адвоката… чтобы тот помог ему перебраться в общую зону.

– Бог ты мой, Сьюзи, да это бред чистой воды! Ты что, не видишь, что тебе скармливают всякую чушь?

– Поаккуратнее выбирай слова!

– Слова, значит, тебя беспокоят, а вот это нет? – Сет хлопнул рукой по газете. – Ты хоть читала, что тут написано?

– Нет‑нет, я не желаю это читать… Они все донимали меня, и Том сказал, что к нему будут относиться с большим уважением, если он сможет рассказать всем свою историю. И что я должна поддержать его.

– Никто не уважает желтую прессу. Даже он должен это понимать. – Сет поморщился, как если бы от боли. – Кто еще тебя донимал? С кем ты успела пообщаться?