– …разделяйтесь на две половины! Давайте‑давайте! Сделаем «стену смерти»! Когда я скажу три – и только когда я скажу три – разбегайтесь! Разбегайтесь, слышите?!
– Да‑а‑а‑а‑а! – взревел зал радостно.
Вот же мазохисты!
Слэм – это небольшой персональный ад, когда разгоряченная публика начинает агрессивно толкаться и врезаться друг в друга, махая руками и ногами. «Стена смерти» – своеобразная стенка на стенку. Это когда поклонники тяжелой музыки разбегаются и со всей дури врезаются друг в друга. Кому‑то нравится и кто‑то принимает в этом действе самое активное участие. А вот меня точно затопчут. Парни здесь совсем не маленькие и не хиленькие.
Моя подруга тоже это прекрасно понимала. Поэтому мы с Нинкой, молча взявшись за руки и уворачиваясь от прыгающих парней и девушек, подобрались к стеночке. Некоторые поступили так же – в слеме хотели участвовать не все, хотя желающих было очень много. Самые яростные из них образовали перед сценой с подбадривающими поклонников музыкантами мошпит – круг, в котором самые активные действия слема и производились. Именно там должна была сейчас появиться «стена смерти». Кажется, если я ничего не путаю.
Пробрались мы к спасительной прохладной стене вовремя. Потому что буквально секунд через сорок Кей под мощные аккорды бас‑гитары оглушительно закричал:
– Готовьтесь, готовьтесь! Раз… я говорю раз… два, малыши, не боитесь?… два…. Три!!!
И фанаты побежали друг на друга. Веселье началось под захлебывающиеся резкие звуки музыкальных инструментов.
Вроде бы мне слышались звуки врезающихся друг в друга тел, но, думаю, это мне всего лишь казалось от излишней эмоциональности.
Я не видела, что там происходило с бушующими поклонниками, но, судя по тому, как наверху, находясь в своем красивом ВИП‑зале, прилипли к перилам журналисты, на мошпите было весело! Сверху одновременно снимали на камеры и фотоаппараты. Еще бы, там, наверное, настоящая мясорубка! Кажется, про группу «На краю» напишут очень много статей.
– Распрыгались! – проорала мне на ухо еще больше обозленная Нинка.
Как бы у нее нервный тик не начался.
Я согласна кивнула головой.
Мы с ней стояли возле стенки довольно долго, дожидаясь, пока толпа успокоится полностью. Нинка хотела пробиться к самой сцене, потому как она не совсем понимала, как «синильный козел» разглядит ее в такой толпе.
– Сейчас пойдем к сцене! – громко, чтобы я слышала, орала она мне на самое ухо.
Я, чувствуя, как жесткая и громкая музыка заставляет вибрировать легкие, отвечала ей:
– Да ни за что!!! Я туда не пойду!
Мне было страшно идти в самую гущу разгоряченных любителей альтернативной музыки.
– Пойдешь! – кричала в ответ Нинка. – Ты же моя подруга! Немедленно пошли!
– Я не самоубийца!!! – пыталась я перекричать музыку и с сожалением констатировала, что сделать этого не смогу, даже если мой голос усилить в четыре раза.
Идти нам не пришлось. Наверное, Небеса услышали мои молитвы, и в очередном перерыве между песнями, когда одни музыканты разговаривали с публикой, а вторые жадно пили минералку (между прочим, потом стаканчики с водой ребята отдавали стоящим у самой сцены поклонникам, и те с радостью принимали «угощение» из их рук), синеволосый Келла вновь на какое‑то время завладел микрофоном.
– Сегодня в этом зале моя любимая девушка! – весело прокричал он, близко подходя к микрофону и едва ли не касаясь его губами.
Мужская часть одобрительно подбодрила ударника. Женская – скорее расстроилась, но тоже зашумела.
– Я хочу сказать ей, как сильно я ее люблю! И хочу! – еще громче завопил парень, а я почувствовала боль – так сжала мою руку обозлившаяся Нина. Я за нее держалась, чтобы случайно «не потеряться».
– В полночь, в ВИП‑зале «Конфетти» я жду тебя, моя леди! Приходи, я отдам тебе все самое дорогое! Ай лав ю!
– Е‑е‑е‑е‑е‑е! – поддержали музыканта поклонники. – Приходи!
Я не знала, на кого мне глядеть с сочувствием: на далекого весельчака Келлу или на рядом стоящую, пылающую от гнева Нинку. Что‑то мне подсказывает, что эти двое друг друга стоят.
А зал, приветствуя новую композицию, уже вновь погружался в очередное штормовое море музыки, рискуя в нем утонуть.
Мы покинули концертную площадку и направились к журналистам, за столики.
– «Я офдам теве фсе фамое довогое!» – противным голосом передразнивала Нинка этого странного Келлу. Почему‑то в ее интерпретации он очень сильно шепелявил и имел тонкий гнусавый голос. – Да у него из всех вещей самое дорогое – это моя сумка!
– Думаешь, он такой бедный? – засомневалась я. – Они же вроде как музыканты довольно известные…
– Да ты знаешь, сколько стоила эта сумка? – зло пыхтя, прорычала подруга. – Да меня отец чуть не убил, когда я ее из Италии заказывала! Это, между прочим, «Версаче»! А мои кредитки? А заколка с кристаллами Сваровски? А ручка «Паркер»?
– Зачем тебе ручка «Паркер»? – очень удивилась я.
– Тебе не понять, ты все равно модой не интересуешься!
– Раз ты такая модная, слушала бы гламурный r’n’b! – не отступала я. – А не всякую там альтернативу.
Подруга одарила меня таким тяжелым взглядом, что я перестала с ней спорить. Воспользовавшись этим, она вновь стала ругаться:
– Да если он мне мою сумку не отдаст, я ему сердце через нос вырву! Я его убью!
– Как?
– Его барабанные палочки в уши затолкаю, чтобы мозг…. Хотя, – осеклась она, – откуда у него мозг? У этой сволочи там вакуумное пространство сидит!
– Как вакуумное пространство может сидеть? – поинтересовалась я, припоминая физику. – Вакуум – это же среда.
– Среда, среда, – кивнула подруга. – Понимаешь, дорогая моя, когда мозг у человека выкипает, он превращается в газ. Газовую среду. А вакуум – это как раз состояние газа и есть. У него в башке вакуум, у этого проколотого рыла…
– У него еще и губа проколота, и брови, – вставила я, уже откровенно веселясь. У меня теория с тараканами в голове, у нее с вакуумом…
– Да хватит меня перебивать!
– Успокойся, ты же его приворожила, вот парень теперь и хочет с тобой встретиться, – успокаивала я Нинку, озираясь, – на нас иногда с интересом смотрели люди, проходившие мимо, – подруга говорила вовсе не тихо.
– Там мои деньги! Там мои вещи! Да как он посмел! Моя сумка! Скотина!
– Ну, этот Келла же пообещал вернуть тебе все, – несколько опасливо тронула я за руку подругу. Та яростно прошипела:
– Пусть попробует не вернуть. Пусть. Я ему кишки на шею намотаю и повешу на них этого засранца! Я ему вены вытяну через уши и задушу ими! – очень мерзко расхохоталась подруга.
Даже я немного Нину сейчас боялась: столько ярости было в ее жестах и словах. По‑моему, если Нинку подпустить близко к этому синеволосому, она кинется на него, как разъяренный лев на гладиатора, и попробует узнать, каков он на вкус.
Комментариев нет