Экспаты

Кейт смотрела на безликий немецкий пейзаж, скользивший за окном машины. Долина реки Саар, забитая промышленными предприятиями и сплошными офисными зданиями из стали и стекла, громоздившимися посреди густых лесов, да еще огромные магазины и автосалоны, прильнувшие к автобану, дымовые трубы, склады и подъездные дорожки, вливающиеся в забитые транспортом перекрестки.

Самое грязно выполненное дело за всю ее карьеру. Но ее карьера уже закончена, не так ли? Она вышла в отставку три месяца назад.

Ротенбург-об-дер-Таубер — леденящий холод, наполовину деревянные дома, крашеные фасады, кружевные занавески, пивные, сосисочные, гигантский рождественский рынок, средневековые укрепления, каменные стены с арками и башенками. Еще один городок из сказки, сюжет для красочной открытки. Еще одна башня ратуши, на которую предстоит взбираться, развлечение для маленьких мальчиков: забраться повыше или забраться быстрее. Ступени — сколько их? Две сотни? Три? Они закручиваются между неправдоподобно узких стен башни, истертые, неровные, расшатанные. Наверху приходится заплатить пареньку, не совсем официальному гиду, без одного глаза. Дети не устают пялиться на все вокруг.

А потом они оказались снаружи, на узком мостике, на пронизывающем ледяном ветру, высоко над ратушной площадью и улицами, лучами расходившимися в разные стороны — к городским стенам и пригородам, к реке, холмам и лесам Баварии. Декстер опустил уши своей охотничьей шапки в красную клетку, отделанной кроличьим мехом, — Кейт подарила ее ему на Рождество пять лет назад.

Кейт посмотрела вниз, на рыночные прилавки, на головы туристов, лыжные шапочки и зеленые фетровые шляпы-федоры. Отсюда нетрудно стрелять на поражение, до смешного нетрудно.

Ну так что, если Маклейны действительно киллеры? Ассасины? Это не ее работа, не ее проблема. Они ведь не собираются убивать ни ее, ни Декстера. Тогда какое ей до этого дело? Да никакого.

А если они приехали в Люксембург, чтобы кого-то убить, то кого именно?

И кто они такие на самом-то деле?! Конечно, не гангстеры; Джулия никоим образом не может принадлежать к миру организованной преступности. И это не какие-нибудь воинствующие исламисты. Наверное, оперативники, американские оперативники. Может, из каких-то спецподразделений, армейских или частных, или из Корпуса морской пехоты, нелегальные сотрудники? Или индивидуалы, работающие по контракту? Может, они прибыли в Европу для каких-то грязных операций, прикрывающих тайные политические делишки Америки? Например, убить кого-то, смывшегося в Люксембург, прихватив неправедно заграбастанные денежки, — какого-нибудь украинского олигарха, сомалийского пиратского атамана, сербского контрабандиста?

А ей-то какое дело до чьих-то грязных денег?!

Или, возможно, чья-то смерть будет иметь самое непосредственное отношение к интересам Америки? Северокорейского дипломата? Иранского представителя? Латиноамериканского президента с марксистской программой действий?

Или же это просто наемные киллеры с самым простым заданием — личная месть, корпоративные интриги? Убрать некоего высокопоставленного сотрудника. Или президента банка? Владельца частного банка, присвоившего большие денежки какого-нибудь миллиардера, который внезапно здорово осерчал?

А может, все это гораздо более сложно закрученное дело? Допустим, они намерены убить американца — например, министра финансов? Или государственного секретаря? А потом подставить какого-нибудь кубинца, венесуэльца или палестинца и создать предлог для взрыва возмущения, ответного удара, для вторжения.

На свете много людей, которых можно убить по каким угодно причинам.

Стоя здесь, в нескольких сотнях футов над землей Германии, она чувствовала себя Чарлзом Уитменом,[57] забравшимся на наблюдательную вышку в Остине и выбирающим, в кого бы пальнуть из своей винтовки.

И хотя Кейт наделала бог весть сколько непростительных ошибок, ей все равно было хорошо там, перед окном в офисе Билла; она словно попала в родное и близкое место. Это вам не подвальный спортивный центр, не бездарный треп по поводу скидок постоянным покупателям в бакалейных магазинах. Нет, именно там, на карнизе. И без страховки.

Кейт все больше и больше убеждалась, что ей никогда не стать всем довольной мамочкой, которая счастлива, сидя дома и занимаясь хозяйством.

— Пошли, — скомандовала она своему семейству. Ей очень хотелось двигаться дальше и управлять всем, чем она в состоянии управлять. Декстер снимал дрожащих от холода детей, закутанных от пронизывающего ветра, с красными лицами и текущими носами. — Тут и замерзнуть недолго.

— Встретимся в гостинице в шесть.

— О’кей, — ответил Декстер, отвечая на поцелуй Кейт, но едва на нее взглянув — скользящее прикосновение чуть вытянутых губ, даже не обычный небрежный клевок. Он сидел на подоконнике на первом этаже местного музея науки.

Теперь у Кейт четыре часа свободы. Некоторые мамочки в Люксембурге называли это «быть отпущенными на волю» и вели себя подобно ненормальному терьеру, которого наконец выпустили в огороженный задний дворик. Они обычно отправлялись куда-нибудь группами по три-четыре человека, без мужей и детей, ехали в Лондон, Париж или Флоренцию: сорок восемь часов на шопинг, выпивку и обжорство. А может, и на встречу с каким-нибудь незнакомцем в баре, чтобы под прикрытием фальшивого имени и под влиянием спиртного привести его к себе в номер гостиницы для разнузданного секса в самых разнообразных его вариантах, прежде чем вышибить вон и заказать завтрак в номер. Уже будучи полностью одетой и обутой.

Кейт пробилась сквозь торопливую толпу людей, спешащих на ленч в центре Мюнхена, сквозь шеренги лоточников Виктуалиенмаркта, продающих разную еду, пересекла центральную площадь Мариенплац с ее ратушей и колокольным звоном, потом по улицам «только для пешеходов» — есть на этом континенте хоть один город, где не было бы всех этих «H&M» и «Zara»?! — на роскошную Максимилианштрассе, идущую от оперы, на которой, как и на всех роскошных улицах мира, повсюду продаются меховые шубы и шапки, огромные седаны медленно катятся вдоль тротуаров, а их водители в ливреях гордо восседают за рулем, где полно бутиков с их говорящими на всех языках продавщицами с огромным словарным запасом касательно шелков и кожи на английском, французском и русском, умеющими аккуратно и тщательно упаковывать купленное в фирменные, легко узнаваемые прочные пакеты.

Кейт неспешно вошла в богато украшенный вестибюль гостиницы, нашла телефон-автомат, сунула в его щель монеты и набрала номер, который узнала в офисе Билла; сначала код страны — 352; номер, как она поняла, был местный, люксембургский. Листок бумаги, вырванный из блокнота, был чист, но на нем остался отпечаток написанного на предыдущем листе, что было нетрудно восстановить, заштриховав кончиком карандаша и чуть-чуть потерев.

Она была совершенно права.

— Хелло, — ответил ей женский голос. — Джейн у телефона. — Среднезападный акцент, слегка знакомый, хотя Кейт не сразу определила его владелицу. — Хелло?

Кейт не хотелось рисковать, эта женщина вполне могла узнать ее по голосу.

— Хелло?

Кейт повесила трубку. Итак: Билл звонит некоей американке по имени Джейн, проживающей в Люксембурге. У Кейт была определенная уверенность, что дело тут пахнет сексом. Эта уверенность подкреплялась ее одиночеством в этом шикарном, сексуально нацеленном отеле, позволяющем просто войти в лифт, подняться наверх, открыть дверь в…