Экспаты

— От полковника остался один торс, приделанный к голове. А его глаза…

— Да?..

— Глаза у него открыты. — Билл отпивает еще глоток дорогого красного вина. — Вы знаете, что это значит?

Все знают, но никто ему не отвечает.

— Это значит, что его заставили смотреть, — говорит Билл. — Смотреть, как отрезают его собственные руки и ноги.

 Глава 28

Декстер взглянул на написанную Кейт записку, потом ей в лицо, затем на часы. Было шесть минут пятого. Утро того дня, вечером которого они отправились в ресторан.

Кейт пыталась избежать этого объяснения или, скорее, с нетерпением ждала его, предвкушала, боялась, старалась забыть, и все это длилось долго-долго, наверное, целую вечность. И теперь, когда этот момент в конце концов наступил, она не удивилась, обнаружив, что по-прежнему не слишком хочет начинать малоприятный разговор. Не слишком хочет завершить ту часть своей жизни, когда этот разговор еще не состоялся. Не стремится выяснить, на что будет похожа ее жизнь после него.

Она медленно сошла вниз по лестнице. Прикусила губу, вдруг почувствовав, что вот-вот расплачется. В ее внутренних борениях перед этим разговором преобладали злость и страх. Но не печаль, не грусть. Однако именно печаль подавляла ее сейчас, когда решительный момент наконец наступил.

Что с ними станется после этого разговора? Будут ли они и дальше жить вместе? Или это уже все? Конец? И она вскоре упакует свои вещи, разбудит мальчиков, отвезет их в аэропорт, возьмет билеты на ранний утренний рейс, чтобы улететь… куда? В Вашингтон? А кто ей там поможет, в округе Колумбия? Кто выручит? Кому она сможет поплакаться в жилетку?

Декстер — это все, что у нее есть. Он был и остается всем в ее взрослой жизни. Она вспомнила, как возвращалась после очередного задания в Гватемале, сидя в ледяном чреве военного транспортного самолета, глядя на борт фюзеляжа, усеянного заклепками, осознавая, что на свете есть только одна вещь, только один человек, которого она хочет видеть в Вашингтоне.

Держась спиной к Декстеру, она вытерла глаза, остановила поток слез. Они надели пальто и сапоги и вышли на холодный, продуваемый ветром балкон, нависающий над черным глубоким провалом. Изнутри сюда доходил слабый свет, но его было достаточно, чтобы Кейт видела лицо Декстера: он уже понял, что происходит и о чем пойдет речь.

— Декстер, — сказала она и глубоко вдохнула, стараясь взять себя в руки, но не особо в этом преуспела. — Я все знаю про двадцать пять миллионов — или, возможно, пятьдесят миллионов — украденных евро. Я все знаю про номерные счета, про «Люкстрейд», про фермерский дом… Я знаю… Декстер, я знаю, что ты вовсе не консультант по вопросам безопасности компьютерных систем и ни в каком банке здесь не работаешь. И то, чем ты занимаешься, продолжается уже давно.

Ветер ударил Декстера в лицо, и он поморщился.

— Я все могу объяснить.

— Не нужны мне никакие объяснения! Просто убеди меня, что я ошибаюсь. Или признай мою правоту.

Кейт уже знала правду; и вовсе не это надеялась сейчас услышать. Первое и главное, что она хотела выяснить: станет ли Декстер все отрицать. Какой выбор он предпочтет, будет ли нагромождать новую ложь на старую? И осталась ли у нее хоть какая-то надежда или все уже потеряно?

И еще на долю секунды Кейт задумалась, стоя на высоте пятидесяти футов над мощеной дорожкой, не вздумает ли Декстер убить ее прямо здесь и прямо сейчас. Мысль совершенно иррациональная, но тем не менее…

* * *

Кейт много раз представляла себе различные варианты этого разговора. Если Декстер скажет А, она скажет Б, а он ответит В, а она… и так далее. Она пыталась определить, какой сценарий будет наилучшим и какой наихудшим. Сравнивала их, изучала. Пробовала поменять местами разные части этих сценариев, кончавшихся тем, что она уходила из дома вместе с детьми, чтобы никогда больше не видеть Декстера; даже рассматривала возможность применить пистолет. «Беретта» была спрятана в квартире, рядом, над радиатором отопления — скрытая за портьерой, купленной ею в молле «Белль этуаль», — подвешенная к крюку, который она сама закрепила на стене, просверлив в ней отверстие сверлом с алмазной насадкой, приобретенным во время своего третьего визита в огромный магазин хозтоваров и домашней утвари, — это случилось не так уж давно, когда она была еще обычной домохозяйкой-экспатрианткой. Достаточно давно, когда ее жизнь внезапно пошла наперекосяк. Или даже до того, как она поняла, что все пошло наперекосяк.

Когда Декстер открыл рот, все возможные сценарии, как показалось Кейт, обрушились на нее разом, почти заткнув ей уши — она едва расслышала, как он сказал: «Да, ты права».

Она ничего ему на это не ответила, а он не стал вдаваться в подробности. Так они и стояли — молча, на ледяном ветру, не глядя друг на друга.

— Зачем мы сюда вылезли? — спросил Декстер, по-прежнему глядя куда-то вдаль.

— Потому что Билл и Джулия — агенты ФБР и работают на Интерпол, следят за тобой. И наш компьютер, я совершенно уверена, они тоже отслеживают. В машине стоит «клоп» и радиомаячок. Телефоны прослушиваются. И квартира тоже вся в подслушках.

Ему потребовался один момент, чтобы это переварить.

— А здесь безопасно?

Кейт пожала плечами. Потом наконец повернулась к мужу. Его лицо свидетельствовало, что он с ума сходит от беспокойства. «А это очень хорошо, — подумалось ей. — Если бы он оставался спокоен, если бы ему было безразлично, тогда было бы гораздо хуже».

— Можно, я теперь все объясню? — спросил он. — Пожалуйста…

Она кивнула.

— Это довольно длинная история. — Декстер махнул рукой в сторону стульев и стола, подождал, пока она усядется, сел сам.

— Ты помнишь, что мой брат служил в Корпусе морской пехоты?

Господи, а это здесь при чем?

— Конечно, — резко ответила она, более злобно, чем собиралась, и добавила уже мягче: — Да-да, помню.

— И знаешь, что он погиб в Боснии. Но я никогда не рассказывал тебе, как именно он погиб.

— Ты говорил, что тогда он уже не был в морской пехоте. А стал одним из военных советников. — Кейт многое было известно об этих парнях. — Его взяли в плен и убили.

— Верно. Он попал в плен к сербскому полковнику по фамилии Петрович. Ты когда-нибудь о таком слышала?

Кейт покачала головой.

— О Петровиче немногие знают, даже в Европе. Но на Балканах он знаменит. Как садист. У него хобби такое — пытать пленных для отдыха и развлечения. Понимаешь, что это значит?

— Думаю, да.

— Он пытал людей просто из удовольствия. Наслаждался, выдергивая им ногти пассатижами. Отрезая уши мясницким ножом. Отрубал руки мачете. Уродовал, калечил, убивал медленно, чтобы было побольше крови и боли. Он вовсе не выпытывал у них какие-то сведения, делал это потому, что ему нравилось. Потому что такая у него была репутация — варвара. Он сам себе ее создал.