Семиевие

– Другие заслуживают такого больше, чем я, – ответил он вместо этого. И тут же мысленно обругал себя за столь бездарное возражение. Опровергнуть его не составит ни малейшего труда. Если смотреть на вещи непредвзято, он как раз был прекрасным кандидатом в экипаж Ковчега.

– Совершенно с тобой не согласен! – воскликнул Пит Старлинг с нервическим смешком. – Дюб, польза от тебя там будет настолько неоценимой, что тебе просто не дадут ни минуты покоя. У тебя внушительный список достоинств, которые на удивление почти и не перекрываются. Ты глазом не моргнув сможешь переключаться между решением астрофизических задач, обучением молодежи Ковчега и записью подкастов для тех, кто остался внизу.

Слушая Пита, Дюб повернулся, чтобы встретиться с ним глазами – и с шоком столь резким, словно его окунули в ледяную воду, осознал, что Пит Старлинг лжет.

Не в том смысле, что он преувеличил достоинства Дюба. Здесь как раз все было честно. Ложь была более глубокой и фундаментальной.

Он верил в успех Облачного Ковчега ничуть не больше Дюба.

И хотел, чтобы Док Дюбуа, отправившись на Ковчег, поддерживал его ложь.

Дюб, однако, был ученым, специалистом в одной конкретной области: поиск и распространение истины. Даже среди известных своей прямотой кабинетных ученых он слыл человеком, всегда говорящим то, что думает. Без оглядки на чьи‑то расстроенные чувства или разрушенные карьеры. Каким‑то образом это проявлялось и при съемках. Он быстро завоевал доверие телезрителей как раз благодаря прямоте, с которой мог произнести нечто обидное для очень серьезных лиц, совершенно не заботясь о возможных последствиях. Некоторые из таких моментов были запечатлены в культовых «ютубовских» видео и реддитовских мемах: Дюб уничтожает сенатора‑республиканца, отрицающего эволюцию; вдребезги разбивает аргументы известного противника теории глобального потепления во время случайной уличной дискуссии; во время ток‑шоу доводит до слез кинозвезду, сообщив ей, что борьба против прививок делает ее персонально ответственной за тысячи младенческих смертей.

В некотором роде сейчас его занимали одновременно два вопроса: будет ли он лгать для Пита и сможет ли.

Первый вопрос – готов ли он на ложь, если она поможет миллиардам людей умереть чуть более счастливыми?

И второй – не почувствуют ли его ложь зрители? Его слегка изменившийся тон, чуть необычное выражение лица, когда он, стоя перед камерой, будет вешать им лапшу на уши.

Второй вопрос был главным. Получится ли у него. Поскольку если у него не получится, если он не сможет врать достаточно убедительно, то нет смысла и начинать.

Дюб был практически уверен, что у него ничего не выйдет.

Кубик льда в его стакане негромко щелкнул, что означало процесс термического разрушения.

Мысли Дюба перенеслись к Шону Пробсту, который отправился за несколько большим куском льда уже полгода назад. Не верилось, что прошло целых полгода.

Можно привыкнуть к чему угодно. Ты привыкаешь, время летит стрелой, и ты сам не замечаешь, что оно уже истекло.

Дюб вспомнил нелегкие вопросы, на которые ему пришлось отвечать, когда Шон отправился к порталу L1. Что за хрень взбрела на ум этому миллиардеру? Очевидно, она не имела ни малейшего отношения к официальным планам. Поскольку в официальных планах ничего не говорилось о потребности в большом куске льда. Тем не менее Шон Пробст полагал задачу настолько важной, что счел нужным лично отправиться для ее выполнения. И с большой вероятностью погибнуть в процессе или безнадежно подорвать здоровье радиацией и длительным нахождением в невесомости. Дюба спрашивали, что он думает относительно мыслей Шона. Дюб, не особенно успевший исследовать эту тему, отвечал уклончиво, в том смысле, что вода в космосе всегда пригодится: ее можно пить, поливать ей растения, использовать в качестве щита от космического излучения, разлагать на водород и кислород, получая ракетное топливо, прокачивать через трубы, чтобы избавиться от излишков тепла. Все это было верно, но немедленно напрашивался еще один вопрос. Эти потребности настолько очевидны, что НАСА просто не могло их не учесть. Какую же еще потребность в воде, которую НАСА или забыло, или предпочло не замечать, обнаружил Шон?

Позднее Дюб извлек ответ из кулуарных бесед с сотрудниками «Арджуны» и кое‑каких слухов, дошедших через работающих над планированием Ковчега знакомых. Дело было в реактивном топливе. Облачному Ковчегу требовался огромный расход топлива. Шон пришел к выводу, что топлива не хватит.

И полетел, чтобы решить эту проблему.

Поскольку Шон был не из тех, кто тратит время на разговоры. А из тех, кто решает проблемы. И ему не пришлось мучиться, как сейчас Дюбу, раздумывая, что сказать по этому поводу. Как вести себя на людях. Какую занять общественную позицию и правильно ли его поймут.

– Сто дней, – задумчиво произнес Дюб.

Он молчал уже так долго, что обитатели Овального кабинета вздрогнули от неожиданности. Джей‑Би‑Эф успела отвлечься на планшет, Пит Старлинг смотрел в окно.

– Что, простите, доктор Харрис? – президент оторвалась от планшета и снова уставилась на него. Но Дюб уже не опасался этого взгляда. Поскольку собирался отправиться туда, где она уже никогда не сможет на него таращиться.

– Сейчас День двести шестьдесят, – ответил он. – Вы ведь сказали, что я должен лететь в районе триста шестидесятого?

– Именно, – подтвердила Маргарет Слоун, очевидно расслабившись. – Это не самая первая волна, которая будет скорее генеральной репетицией, – но первая настоящая волна, с которой облачники отправятся в космос, и нам кажется, будет правильным, если вы примете в ней участие. Вы сможете разделить с ними весь опыт и рассказать населению Земли, как устроена жизнь облачника. Чтобы земляне ощутили с ними неразрывную связь.

Вашу ж мать, подумал Дюб. Семь лет работы над диссертацией, исследования в лучших университетах Европы, научное руководство в Калтехе, номинация на Нобелевскую премию – и все это ради того, чтобы теперь, когда судьба человечества повисла на волоске, выступить в роли наблюдателя с целью обеспечения неразрывной связи.

– Думаю, с этим я справлюсь, – подтвердил он. «Ну и, раз уж я все равно там буду, кое с чем еще».

А что они могут ему сделать? Отправить обратно на Землю?

В худшем случае они просто перестанут выпускать в эфир его передачи, что его вполне устроит. Наверху наверняка найдутся задачи, где он сможет принести больше пользы, чем говорящая голова перед камерой. Шон Пробст определил одну из стоящих перед Облачным Ковчегом проблем и принял меры, чтобы ее решить; а что полезного может изучить Дюб за оставшиеся ему сто дней? Что он мог бы сделать, оказавшись на орбите, чтобы повысить шансы всего предприятия на успех?

– Сто дней, – повторил он. – Три месяца рядом с женой, детьми и эмбрионом.

– Каким эмбрионом? – не понял его Пит Старлинг.