Семиевие

Беседу прервало «бип‑бип‑бип» движущегося задним ходом грузовика, звучавшее все громче и громче. Кто‑то распахнул входную дверь, впустив волну холодного, свежего тихоокеанского воздуха. За дверью обнаружился квадратный прокатный фургон, сдающий задом по лужайке прямо к крыльцу. Какой‑то глубоко укоренившийся инстинкт заставил Дюба нахмуриться при виде оставшейся на лужайке грязной колеи, он даже прицокнул языком в адрес безответственных юнцов, которым совсем наплевать на траву. Которая через два года превратится в тонкий слой угля поверх мертвого пласта обожженной глины – если, конечно, ее минует прямое попадание и она не станет частью стеклянистой поверхности кратера.

Грузовик не успел затормозить и снес деревянный поручень у крыльца.

Все расхохотались. У смеха был необычный оттенок – смесь ребяческой радости с чем‑то мрачноватым, с предвкушением, что дальше‑то будет еще хуже.

Похоже, молодежь справлялась даже лучше, чем он сам.

Дюб понятия не имел, в чем состоит затея, но, очевидно, для нее требовалось закинуть в фургон все, что только можно. Он просто стоял в сторонке, засунув руки в карманы, поскольку не знал, что именно следует грузить, а что – оставить. Когда внутрь забросили диван, стало ясно, что дом покидают насовсем. Тогда он тоже стал помогать. В какой‑то момент кузов заполнился до отказа. Они стали разгружать вещи и укладывать уже не столь беспорядочным образом. Тут‑то Дюб наконец развернулся во всей красе, показав себя в роли старого мастера, знающего толк в плотной упаковке, и раздав множество советов, как и где можно выиграть еще чуть‑чуть места.

Кончилось тем, что кто‑то съездил и пригнал еще фургон. Насколько Дюб понял, прокатная фирма выдавала их бесплатно. Чуть дальше по улице располагался большой магазин стройматериалов, несколько подсобных рабочих оттуда подошли и помогли грузиться. Спрос на ремонтные работы все равно упал до нуля. Дюб видел в чертах рабочих Амелию и гадал, как они впервые услышали новости.

Шестеро студентов залезли во внедорожник, арендованный Дюбом в аэропорту, туда же засунули компьютеры, одежду и всевозможные инструменты – свои или взятые напрокат. К багажнику на крыше привязали два велосипеда и палатки. Дюб понятия не имел, куда они едут и зачем, но, судя по всему, студенты планировали строить новую цивилизацию из палаточной ткани и кабельных стяжек.

В конце концов они присоединились к колонне из двадцати машин, выехавшей из города на восток около двух дня. На широте Сиэтла в это время года оставалось еще часа два до заката.

Почти все студенты немедленно отрубились. Генри, на переднем пассажирском сиденье, самым трогательным образом пытался не провалиться в сон, но у него ничего не вышло. Дюб знал, что, проснувшись, Генри, который рос очень чувствительным мальчиком, непременно будет извиняться. У Генри не было детей, и он понятия не имел, что для родителя нет зрелища приятней, чем его собственный спящий ребенок.

Так что Дюб, умиротворенный, насколько это было возможно в нынешних обстоятельствах, вел в сторону постепенно темнеющих гор свой внедорожник, набитый спящими пассажирами. Со временем колонна растворилась в потоке транспорта. Легковушки, впрочем, по большей части съехали с шоссе к пригородам еще до того, как начался серьезный подъем. Дюб в очередной раз удивился, чего ради люди по‑прежнему оказываются на дороге в час пик. Продолжают ездить на работу и учебу, лишь бы как‑то протянуть время до конца? Впрочем, это не его собачье дело.

Миновали Иссакву. Все машины, остававшиеся на шоссе, по‑видимому, направлялись к холодному пустынному нагорью на восток от хребта. Кое‑кто, как ни странно, собирался покататься на лыжах – на лыжах! – но их было несложно отличить. Большая же часть машин в целом мало отличалась от колонны, вышедшей из университета, – это были тяжело груженные фургоны, внедорожники и пикапы, несущие запас провизии и снаряжения.

Дюб понял, что чувствует себя вынужденным переселенцем времен Великой депрессии.

С той разницей, что те, по крайней мере, знали, куда едут.

Характерная для Сиэтла вечная изморось превратилась в сменяющие друг дружку полосы тумана и холодного дождя, так что Дюб почти не убирал руку с рычага «дворников». Выше в горы капли дождя сначала затуманились от льдинок, потом превратились в снежные хлопья. Дорога пока была чистой, но слякоть уже появилась на обочинах и стала постепенно выползать на проезжую часть. Скорость упала до шестидесяти километров в час, пятидесяти, потом сорока, низкие серо‑стальные тучи скрыли остатки солнечного света, и дорога впереди превратилась в мерцающий поток габаритных огней.

Среди машин, взбирающихся к заснеженному перевалу, попадались и тягачи с прицепами. Среди них преобладали фуры, но Дюб отметил необычно высокий процент индустриальной техники – цистерны с криогенными жидкостями, открытые платформы с трубами и стальными профилями.

Тучи вспыхнули так ярко, что спящие на задних сиденьях вздрогнули и зашевелились. Дюб по привычке начал отсчет: раз‑два‑три‑ноль, раз‑два‑три‑один. Дойдя до девяти или десяти, он услышал, да и почувствовал, сверхзвуковой хлопок, который в детстве принял бы за раскат грома. Теперь подобные явления следовало по умолчанию считать падающими осколками Луны. Этот прошел на высоте около трех километров. Через несколько секунд раздался еще один звук удара, означавший, что камень врезался в землю, а не распался в атмосфере, как большая часть метеоритов. Следовательно, это был относительно крупный обломок.

Дюб уже день или два не посещал сайт, где его аспиранты вели учет наблюдаемых болидов и сравнивали их число с предсказанным моделями. Делать это слишком часто не имело смысла, поскольку после неустойчивости первых дней модель отшлифовали настолько, что любые расхождения с наблюдениями укладывались в рамки статистической погрешности. Для модели это означало хорошие новости, для человечества – плохие, так как подтверждался прогноз, что до Белых Небес, и следом за ними Каменного Ливня, остается от двадцати одного до двадцати двух месяцев. Насколько Дюб помнил, падения болидов вроде того, что он видел сейчас, происходят около двадцати раз в сутки по всему земному шару. То, что он оказался рядом, конечно, не совсем обычно, но особо хвалиться тоже нечем.

Через несколько минут впереди замелькали красные вспышки – водители давили на тормоза. Поток продвинулся еще немного и совсем остановился. Несколько студентов проснулись и стали обмениваться сонными замечаниями. Когда за десять минут машины так и не двинулись, Генри выбрался наружу и, стоя на подножке, принялся отвязывать с крыши велосипед.

Дюб, сидевший в тепле на водительском сиденье, следил, как его сын исчезает между рядами вставших машин, с тем же замиранием сердца, с каким провожал взглядом его первую в жизни самостоятельную велосипедную поездку по улицам Пасадены.

Генри вернулся через три минуты:

– Тягач слетел с дороги у самого перевала. Негабаритный груз – наверное, часть обрешетки.