– Странно, – задумчиво протянул мужчина. – Впрочем, не мне судить о том, чему и как должно обучать в обители.
– Мои родители, – нетерпеливо напомнила, уводя мэтра от опасной для меня темы.
– Да, – встрепенулся целитель. – Молодой Брунор Эктар едва успел к тому времени пройти второе рождение и только‑только возглавил семью. Одна из самых младших ветвей, небогатая, почти никому не известная. Он вряд ли ожидал, что хоть кто‑то согласится заключить с ним брачный сговор, и не мечтал обрести в тот год супругу. Как и многие неженатые саэры, приехал в День выбора в надежде осмотреться, прикинуть возможные будущие варианты. И там, за три часа до церемонии, увидел Адельвен. Что Брунор говорил отцу девушки, как сумел его убедить – осталось между ними. Скорее всего, Умонт Сишор, искренне радеющий за свое дитя, предпочел все‑таки видеть ее женой простого саэра, а не наидой главы могущественного рода.
– Но ведь дед знал, что саэр Ритан собрался взять его дочь женщиной для утех, – сказала и поморщилась: какое мерзкое словосочетание. – Как же он решился пойти против воли сильнейшего?
– Собрался, да, но не огласил еще своего решения – это должно было произойти как обычно, в конце Дня выбора. Чем и воспользовались отец и будущий жених. Опередив главу рода Эктар, они еще до церемонии заявили о сговоре между собой и о заключении брачного соглашения. Ритан ничего не смог сделать, традиции были на стороне саэра Сишора. Если семье поступает одновременно несколько предложений, и она выбирает, отдать дочь в жены или в наиды, первый вариант всегда определяется как предпочтительный. У главы оставалась еще надежда, что Брунор не сможет в короткий срок купить себе женщину для утех, тогда и сговор объявят недействительным. Закон строго обязывает в день подписания договора называть имя выбранной наиды. Но вашему отцу удалось очень быстро найти семью, которая совсем уже отчаялась сбыть с рук невзрачную, с физическим изъяном девушку, и обо всем условиться. По согласию с саэром Сишором на откуп пошло все то небольшое приданое, которое Брунору полагалось получить за невестой.
У меня нет слов. Просто мексиканский сериал какой‑то.
– И что, вот так все и закончилось? – Я видела главу рода Эктар собственными глазами, и мне совершенно не верилось, что этот расчетливый, холодный мерзавец мог легко и просто спустить кому‑либо подобное унижение.
– Поначалу казалось, что да. – Мэтр Цольф невесело улыбнулся. – Саэр Ритан смирился, по крайней мере внешне. Брунор и Адельвен жили тихо и незаметно, в покое и согласии. Ваш отец очень нежно относился к жене, что крайне редко встречается среди саэров. Он даже наиду брал на ложе лишь в случае крайней необходимости. Молодой саэр оказался рачительным хозяином, его заботами семья приобрела определенный достаток. Родились вы. А потом… – лицо целителя помрачнело.
– Что потом? – подавшись вперед, жадно спросила я.
– Потом, – голос мэтра стал сухим и жестким, – саэр Умонт Сишор погиб на охоте, саэр Ритан Эктар на этой же охоте серьезно пострадал, а саэр Брунор Эктар был объявлен виновным в происшедшем и казнен по приговору главы рода.
– То есть все того же Ритана Эктара? – уточнила я.
– Да, – короткий, но абсолютно исчерпывающий ответ.
– А… мама?
– Сирра Адельвен и наида саэра Брунора на следующий после казни день были найдены мертвыми в своих покоях. Отравились с горя, как гласил результат расследования. Вас же немедленно отвезли в дом главы рода, и через неделю, после соответствующей церемонии, саэр Ритан Эктар вступил в права опекуна, приобретя полную власть над вами и привилегию решать судьбу своей воспитанницы как ему заблагорассудится.
– Вы хотите сказать… – медленно начала я.
– Все, что хотел, я уже сказал, – перебил целитель, – и ничего уточнять не собираюсь. Более того, если вам придет в голову повторить рассказ и призвать меня в свидетели, стану настаивать на том, что это лишь плод вашего воображения. – Он скривился, но продолжил: – Но если информация хоть немного поможет, буду рад.
Ну что тут скажешь?
Мэтр Циольф помедлил пару минут, словно собираясь еще что‑то добавить, но потом коротко кивнул и удалился, оставив меня в гордом одиночестве и растрепанных чувствах.
Минуты лениво и сонно шелестели одна за другой, грозя обернуться часом, а ко мне так никто больше и не пришел. Ни для того, чтобы поохать, попричитать, ни для того, чтобы дать ценные указания, ни для того, чтобы объяснить наконец‑то, что делать дальше. Я уж не говорю о поддержке и утешении. Об этом с самого начала речи не шло. Вспомнился пресловутый запрет на общение. Ко мне что, даже Мори теперь не пускают? Как же я одна выкарабкиваться буду? Ничегошеньки ведь не знаю, ни в чем не ориентируюсь. Даже где должен проходить этот чертов отбор, не представляю совершенно. Умру потихоньку к вечеру прямо тут, всеми забытая. Покосилась на оставленный целителем флакон. Хорошо хоть без боли отойду, и то ладно.
Мысли о собственной смерти почему‑то не ввергали в панику, не заставляли цепенеть от ужаса, как полчаса назад.
«Постепенно физические страдания пройдут, унося с собой эмоции, желания, ощущения», – всплыли в памяти слова Циольфа.
Так вот как это происходит. Я просто прекращу что‑либо чувствовать, к чему‑либо стремиться и бороться за жизнь тоже перестану. А то, что меня запрещено посещать и не с кем перекинуться словечком, лишь усугубляет положение. Пока все только чуть‑чуть притупилось, но, если так пойдет дальше, причем по нарастающей, печальный конец неизбежен. Нарисованная разыгравшимся воображением картина леденила кровь. Не просто умирать, а умирать спокойным овощем – вдвойне горько и обидно. Поразмыслив, решила любезно оставленное Циольфом чудо‑средство второй раз не принимать. Пусть боль вернется, она поможет выдернуть душу из медленно поглощающего ее липкого безразличия.
В попытке хоть как‑то встряхнуться встала, подошла к окну. Некоторое время любовалась ухоженным парком, рассматривая диковинные деревья, роскошные цветники и аккуратные, усыпанные гравием дорожки. Но за окном ничего не менялось, не происходило, там было на удивление пусто. Мне быстро наскучило разглядывать однообразный безжизненный пейзаж, а вместе со скукой вернулась и апатия.
Спасло, как ни странно, бесцельное хождение по комнате. Начала повторять про себя стихи, что помнила наизусть, а знала я их немало, потом перешла к самым что ни на есть веселым песням отечественной и зарубежной эстрады. Лучше, конечно, было бы вслух исполнять, с чувством, громко‑громко, но чего нельзя «почти потерявшей голос девушке», того, увы, нельзя.
Стало немного полегче. Решила передохнуть и снова причалила к окну в слабой надежде на то, что в парке, пока я отсутствовала, произошло хоть что‑нибудь интересное. Обманувшись в ожиданиях – картина за окном по‑прежнему ничем выдающимся не радовала – уже совсем было собралась продолжить монотонную прогулку из угла в угол и перейти к таблице умножения, как вдруг взгляд упал на ту самую брошюрку‑цитатник, которую, если верить Мори, так нежно любила прежняя Кателлина.
Комментариев нет