– Вы жаловались ему на кашель?
– Да, поэтому жена меня к нему и погнала.
– Как кардиограмма?
– Все чисто.
– Все‑таки сходите к кардиологу еще раз. Возможно, вы здоровы, но мало ли что?
– Думаете, надо?
– Думаю, будет нелишне.
Он кивнул.
– Я живу по двум простым правилам. Правило первое: я доверяю своему умению и умениям другим людей.
– Значит, пойдете?
– Завтра вряд ли получится, скорее, во второй половине недели. Я не опоздаю?
– Главное, чтобы уже на этой неделе. Обещаете?
– Расскажите о своей жене, – перебила нас Эшли.
Мы летели над самыми вершинами. Гровер немного помолчал, потом негромко заговорил:
– Девушка со Среднего Запада. Вышла за меня, когда у меня ничего за душой не было, только любовь, мечты, страсть. Родила мне детей, поддерживала, когда я все терял, верила, когда я обещал, что все наладится. Не обижайтесь, но она – красивейшая женщина на свете.
– Какие могут быть обиды! Лучше дайте совет невесте, которой остается двое суток до венчания.
– Когда я просыпаюсь утром, она держит меня за руку. Я варю кофе, потом мы пьем его вместе, соприкасаясь коленями.
Гровер любил поговорить, и мы ему не мешали. Собственно, у нас не было выбора. Он не торопился.
– Не хочу сказать, что у вас обязательно должно быть то же самое. – Он пожал плечами. – Хотя, может, когда‑нибудь и будет… Мы давно вместе, многое повидали, через многое прошли, но чем сильнее любишь кого‑то, тем лучше тебе самому. Может, вы считаете, что старику вроде меня все равно, когда она идет по спальне во фланелевой сорочке, но это не так. – Он усмехнулся. – И ей тоже. Может, она уже не такая бойкая, как в двадцать лет, может, у нее уже свисает кожа под мышками и на ягодицах. Может, появились морщины, которые саму ее печалят, может, веки отяжелели, а нижнее белье стало больше размером. Возможно, все так и есть, но и сам я уже не такой, как на наших свадебных фотографиях. Я теперь седое, морщинистое, медлительное, поблекшее от солнца подобие того паренька, который когда‑то женился на женщине, которая ему подходит. Я – половинка единого целого.
– Кто из вас лучшая часть? – не унималась Эшли.
– Когда она смеется, я улыбаюсь. Когда она плачет, я тоже не могу сдержать слез. Ни на что бы это не променял.
Самолет завибрировал, когда мы, перевалив через горы, оказались над долиной. Гровер указал на экран GPS, потом ткнул пальцем в иллюминатор, повел рукой.
– Здесь, внизу, мы провели наш медовый месяц. Гейл любит природу. Мы каждый год сюда возвращаемся. – Он усмехнулся. – Теперь у нас есть домик на колесах, в нем одеяла с подогревом, электрическая кофеварка… Все тяготы остались в далеком прошлом.
Он поерзал в кресле.
– Вы просили у меня совета. Я скажу вам то же самое, что говорил собственным дочерям, когда они собирались выходить замуж. Выходите за того, кто проживет с вами следующие пятьдесят‑шестьдесят лет. Кто будет открывать вам дверь, держать вас за руку, варить вам кофе, втирать мазь в трещины у вас на пятках, водрузит вас на пьедестал, где вам самое место. Он женится на вашем лице и на ваших белокурых волосах или будет по‑прежнему вас любить, как бы вы ни выглядели через пятьдесят лет?
Воцарилось молчание. Я решил его нарушить.
– Гровер, вы изменили своему призванию!
Он причмокнул и проверил показания приборов.
– Вы о чем?
– Доктор Фил нервно курит в сторонке.
Это его рассмешило.
– Вы двое пришли сегодня ко мне в ангар и увидели желто‑синий самолетик и пилота – потрепанного старикана со старческими пятнами на руках и со злобной собачонкой у ног. Вам приспичило в Денвер, чтобы поскорее вернуться к своим упорядоченным, занятым жизням, к электронной почте, ко всяким голосовым и текстовым сообщениям. – Он покачал головой. – Я предоставил вам капсулу, чтобы воспарить над земными проблемами и получить перспективу, недоступную внизу. Отсюда лучше видно.
Он указал на подлунный пейзаж внизу.
– Все мы смотрим на жизнь через грязные, затуманенные, поцарапанные, а то и разбитые линзы. Вот это, – он схватил свой рычаг, – позволяет отлипнуть от линз и на короткое мгновение увидеть все, как оно есть на самом деле.
– Поэтому вы любите летать? – тихо спросила Эшли.
Он утвердительно кивнул.
– Иногда мы с Гейл взлетаем в небеса и проводим среди облаков два‑три часа. Мы молчим, потому что не испытываем потребности в разговорах. Зачем наполнять эфир дурацкими помехами? Она просто сидит здесь, положив руку мне на плечо, и мы несемся над землей. После приземления мир опять кажется нам нормальным.
Несколько минут мы втроем молчали. Потом Гровер кашлянул, издал протяжный хрип, схватился за грудь, наклонился вперед, сорвал с головы наушники и ткнулся лбом в стекло. Потом его спина выгнулась, он схватился за ворот рубашки и стал стягивать ее через голову, обрывая пуговицы. При этом он налег на рычаг, сдвинув его право, и самолет развернулся крыльями под прямым углом к земле.
Перед нами громоздилась гора. Ощущение было такое, будто мы – крошка, падающая со стола. Перед самым ударом Гровер умудрился выправить самолет, дернув рычаг назад. Мотор начал терять обороты, скорость упала почти до нуля, и я услышал, как верхушки деревьев царапают нам днище.
А потом, словно он делал это уже тысячу раз, Гровер положил самолет на горный склон.
Сначала со скалой соприкоснулось брюхо, потом левое крыло, в котором что‑то хрустнуло и сломалось. Тяжесть правого крыла швырнула самолет на другой бок, послужив нам якорем. Гровер уже успел заглушить мотор. Последнее, что я помню, – вращение, кувыркание, отрыв хвоста, громкий хруст, крик Эшли, лай летящей по кабине собаки. Мне запорошило снегом лицо, в уши ворвался треск ломающихся ветвей.
Еще в мозгу отпечатался тугой зеленый завиток, скользящий по голубому монитору прибора GSP.
Глава 4
Познакомившись с Эшли, которая напомнила мне тебя, я начал вспоминать день нашего с тобой знакомства.
Дело было после уроков. Я стоял на беговой дорожке. Тогда мне было гораздо теплее, чем сейчас. У нас были забеги на четверть километра. Смотрю – возвращается команда, совершившая кросс по пересеченной местности. То есть до самой команды, плотной группы, было еще метров семьсот, но вперед вырвалась одна девчонка.
Ты.
Ты не бежала, а плыла, едва прикасаясь к траве. Поразительная согласованность движений рук и ног, как будто сверху тобой управлял невидимый кукольник. Я уже видел, как ты бегаешь кроссы. Ходили слухи, что большое расстояние – твой конек. Твои волосы были коротко подстрижены, как у Джулии Эндрюс в «Звуках музыки». Ты без труда перепрыгнула через скамейку, потом через высокий барьер неподалеку от меня. У тебя было поставленное дыхание: глубокое, ритмичное. Взлетев над барьером, ты стрельнула в меня глазами. Ослепительные белки и яшмовые изумруды посередине.
Комментариев нет