– Вы всегда так поступаете с вашими друзьями? – спросил я ее.
– Как?
– Готовите их к худшему.
Она кивнула.
– Если худшее возможно, лучше не засовывать голову в песок, не прятаться от худшего, не спасаться бегством. Оно может случиться. Лучше заранее к этому подготовиться. Тогда превращение вашей худшей догадки в реальность не собьет вас с ног.
Я растопил в горелке еще снегу, и мы попили горячей воды. Это, по крайней мере, кое‑как подавляло голод. Весь день мы провели в полудреме. Несмотря на мюсли, еда была острой проблемой. На голодный желудок я ничего не мог предпринять, но чтобы преодолевать снежные заносы в поисках еды, мне требовалась энергия. Следующий день обещал быть трудным. Возможно, такого сложного дня у нас еще не было. Боль в груди становилась все сильнее и обширнее.
С наступлением сумерек похолодало. Пока совсем не стемнело, я вылез наружу, раскопал снег под нижними ветками разлапистой ели, сгреб несколько кучек сухих иголок и обломков веточек и сложил их под крылом. Для этого мне потребовалось три вылазки, во время которых я задыхался и то и дело хватался за грудь. Эшли, щурясь, наблюдала за моей возней.
Дверца Гровера была единственным доступным нам железным листом, повисшим на одной петле. Весу в ней оказалось не больше десяти фунтов. Я оторвал ее, ударив ногой, положил под крыло, навалил сверху еловых иголок и веток. Проблема с костром в нашей ситуации заключалась в том, что огонь мог растопить нашу защитную стену, не говоря о том снеге, на котором мы располагались. Дверь служила щитом для тепла, а холодный воздух снаружи должен был обеспечить прочность нашей пещеры ночью. Стоило солнцу начать клониться к закату, как температура ощутимо упала.
Чтобы зажечь костер, нужна была искра. Можно было бы воспользоваться горелкой, но бутан следовало экономить. Тут я вспомнил про зажигалку Гровера. Пришлось разбросать снег, чтобы, запустив руку в карман его джинсов, вытянуть оттуда зажигалку. Ее щелчок напомнил мне о Дине Мартине и о Джоне Уэйне. Я крутанул колесико и увидел язычок пламени.
– Спасибо, Гровер.
Я покрутил зажигалку пальцами. За много лет она поцарапалась, углы сточились. Но на ребре еще можно было разобрать выгравированную надпись: «Фонарь, освещающий мне путь».
Я поджег веточку, дал ей разгореться и, дождавшись, чтобы огонь дополз почти до моих пальцев, подсунул ее под горку сухих иголок. Они мигом занялись. Я подбросил в огонь пустую коробочку от мюсли, добавил веток покрупнее. Костер разгорелся быстро.
Эшли смотрела, как превращается в пепел бумажная коробочка.
– Хорошие были мюсли…
Песик, почуяв тепло, переполз на край ее спального мешка и свернулся калачиком футах в четырех от пламени. Огонь улучшил наше настроение, совсем упавшее из‑за голода и слишком слабой надежды отыскать пропитание.
Я полагал, что смог бы продержаться без еды неделю, была бы вода, но какой бы от меня, такого слабого, был толк? Много лет назад меня привел в ужас фильм «Живые». Сейчас, глядя на Гровера, я боролся с еще более сильным приступом ужаса. О том, чтобы начать есть его, и речи быть не могло. Это означало – если, следуя правилу Эшли, не прятать голову в песок, то есть в снег, – что перед лицом голодной смерти у нас не осталось бы другого выхода, кроме пожирания собаки. Но проблема состояла в том, что ее хватило бы нам всего на один раз. Наверное, впервые в жизни плюгавый размер джек‑рассел‑терьера стал его спасением. Будь он лабрадором или ротвейлером, я бы более серьезно подверг сомнению его выживание в сложившихся обстоятельствах.
Мы таращились на огонь, пока глаза не устали. Эшли нарушила молчание.
– Я все думаю, что бы подарить Винсу на свадьбу. Никакой фантазии! Что бы вы предложили?
Я подбросил в костер хворосту.
– Я подарил жене на первую годовщину свадьбы хижину в Скалистых горах, в Колорадо. Снегу там было по пояс. – Я выдавил смешок. – Мы еще выплачивали университетский кредит, гроша ломаного за душой не имели, поэтому приняли решение обойтись без подарков.
– Что, совсем ничего ей не подарили? – спросила она со смехом.
– Ограничился багровой орхидеей.
– И пошло: орхидеи, потом теплица…
Я кивнул.
– Мне нравится, как вы рассказываете про жену. Понятно, что вы вместе строите жизнь. По работе я встречаю людей, о которых этого не скажешь. Многие относятся к партнерам по браку как к соседям по комнате. Иногда их пути пересекаются, они делят рассрочку, может, заводят детей. Но каждый погружен в себя. То, как вы говорите о жене, очень впечатляет. Как вы познакомились?
Я потер глаза.
– Давайте завтра? Мы должны попробовать уснуть. – Я протянул руку. – Вот, возьмите.
Она подставила ладонь.
– Что это?
– Перкосет.
– ?
– Сочетание оксикотина и тайленола.
– Сколько у вас доз?
– Три.
– Почему бы и вам не принять?
– Мне не так больно, а у вас впереди еще завтра и послезавтра. Берите! Это поможет вам уснуть. Здесь, на высоте, в разреженном воздухе, одна таблетка действует как две.
– В каком смысле?
– Сильнее эффект.
– У меня пройдет головная боль?
– Может, и нет. Здесь все‑таки высокогорье, а вы к тому же получили при падении сотрясение мозга.
– А у вас болит голова?
– Болит.
Она потерла себе плечи и затылок.
– У меня все затекло.
– Травма шеи, – объяснил я.
Она сглотнула и опять уставилась на Гровера. Он сидел, замерзший, в пяти футах от края ее спального мешка, почти полностью засыпанный снегом.
– Мы можем что‑нибудь с ним сделать?
– Надо бы его похоронить, но я не смогу сдвинуть его с места. Мне самому‑то сейчас сложно двигаться.
– У вас очень затрудненное дыхание.
– Отдыхайте. Я побуду тут, снаружи.
– Одна услуга…
– Конечно.
– Мне опять… надо.
– Никаких проблем.
В этот раз все получилось быстрее, мочи набралось много, ее цвет меня устроил. Я обложил ее ногу снегом, и Эшли сказала:
– Знаете, вы можете в любой момент прекратить это занятие. Мне очень холодно.
Я потрогал пальцы у нее на ноге, проверил пульс на лодыжке.
– Потерпите. Если я позволю вашей ноге перегреться, то кривая боли поползет вверх, и… – Я покачал головой. – Это вам ни к чему. Во всяком случае, не здесь. – Я убрал немного снега со здоровой стороны ее ноги, сделал полочку, на которой мог поместиться, и положил туда свой мешок. – Температура падает, нам лучше друг друга согревать, это позволит нам выспаться и дольше прожить.
– Сколько сейчас времени? – спросила она.
– Седьмой час.
Она растянулась, глядя вверх.
– Самое время идти к алтарю.
Я опустился рядом с ней на колени. Было холодно: пар шел изо рта.
Комментариев нет