Отрезанным от внешнего мира защитникам казалось, что подмоги ждать неоткуда и надеяться не на что (в этом, как будет видно из следующей главы, они ошибались). Болотников начал переговоры о капитуляции, но не безоговорочной, а на определенных условиях: царь должен был поклясться, что никого из повстанцев не казнит.
Шуйский пообещал, и 10 октября 1607 года после трех с лишним месяцев «сидения» гарнизон сдался. Иван Болотников, преклонив перед царем колени и положив себе на шею саблю, сказал, что верно служил «тому, кто называет себя Дмитрием», и так же верно будет служить царю Василию.
Единственным, кого предали смерти, был Илейка‑Петр, посмевший объявить себя царевичем. Остальных повстанцев Шуйский помиловал, но предводителей взял под стражу и разослал по отдаленным тюрьмам. Болотникова отправили на север, в Каргополь. Там этого опасного человека, выждав некоторое время, сначала ослепили, а затем «посадили в воду», то есть утопили.
Но подавление болотниковского восстания не принесло покоя ни «замутившейся» стране, ни слабому монарху.
Двоевластие
Новый Лжедмитрий
Причина покладистости, которую проявил царь в переговорах с Болотниковым, объяснялась просто. Затягивать осаду было ни в коем случае нельзя. Тот, кого повстанцы уже отчаялись дождаться, наконец появился: живой Дмитрий, и он шел к ним на выручку. Если бы в Туле об этом узнали, ни за что бы не сдались.
Самозванец, известный в истории под именем Лжедмитрия II, или Тушинского Вора, не имел никакого отношения к интриге Михайлы Молчанова. У новой авантюры были другие создатели. В отличие от первого Лжедмитрия, второй был не столько инициатором событий, сколько жертвой обстоятельств – можно сказать, «самозванцем поневоле».
Кем на самом деле был этот проходимец, опять‑таки в точности неизвестно. На первых порах ходили слухи, что он поповский сын – то ли Митька, то ли Матюшка. Родом он был, по‑видимому, из Белоруссии, так что говорил и по‑русски, и по‑польски.
Дотошные иезуиты, проведя расследование, пришли к выводу, что самозванец был крещеным иудеем Богданкой. Эта идея впоследствии очень понравилась официальной Москве. После гибели Лжедмитрия II объявили, что в его вещах найдены бумаги на еврейском языке и талмуд – то есть получалось, что злодей тайно держался чужой религии.
Очень вероятно, насчет иудейства – выдумка, призванная подчеркнуть «неправославие» Тушинского Вора, однако несомненно он происходил из белорусских социальных низов. Манеры, речь, весь стиль поведения выдавали в нем простолюдина.
Правдоподобней всего выглядит версия, согласно которой самозванец был сначала учителем в Шклове, а потом слугой у могилевского попа.
Судя по всем рассказам, человечишка это был никудышный – трусоватый, неумный, лживый, подверженный всяким мелким порокам. В конце концов его выгнали из слуг, и он оказался в безвыходном положении.
Весной 1607 года в белорусском городке Пропойск (70 километров от Могилева) Митьку‑Матюшку‑Богданку за что‑то посадили в тюрьму – якобы по подозрению в шпионстве, хоть и непонятно, какому государству мог понадобиться шпион в Пропойске. Не исключено, что бродяга попросту попался на воровстве или еще каком‑то преступлении.
Здесь, не от хитрости и ума, а с перепуга, ожидая кары, узник объявил, что он не абы кто, но важная персона – родственник убитого царя Дмитрия, скрывающийся от врагов. С этой уловки и начались большие приключения маленького человека.
Неловкое вранье лишь отсрочило бы расплату, если б поглазеть на «царского родственника» не пришел один поляк, ротмистр Миколай Меховецкий. Он командовал небольшим отрядом, участвовавшим в московском походе, и после падения Лжедмитрия I остался не у дел. Тогда по приграничным областям России и Польши бродило множество подобных кондотьеров, которые искали способ прокормиться.
Лжедмитрий II. Фантазийный рисунок XIХ в.
Меховецкий видел в Москве первого самозванца и решил, что пропойский бродяга похож на него «издали», то есть ростом и фигурой. В те времена, когда народ мог увидеть монарха самое большее с изрядного расстояния, этого было достаточно. Шляхтич, конечно, понимал, что этот шут никакой не царь, но знал, с каким нетерпением на Руси ждут воскресшего Дмитрия, и решил не упускать такого случая. Очень уж дальних планов поляк скорее всего не строил, в этом смысле мало отличаясь от казацкого атамана Федьки с его «царевичем Петром». Выступая под знаменем законного государя, можно было неплохо поживиться на русских просторах.
Кажется, тюремный сиделец сначала очень испугался неожиданного предложения. Но выбор был такой: или соглашаться на роль помазанника Божия, или пропадать прямо сейчас.
Меховецкий объявил, что неведомый бродяга – не царский родственник, а сам царь. Для Пропойска ротмистр, явившийся туда во главе собственного конного отряда, был важной персоной, к словам которого нельзя не прислушаться. Да и местным жителям, подданным польского короля, наверное, было все равно: царь так царь.
В любом случае чудесный гость в местечке не задержался. Меховецкий перевез его на русскую сторону границы, в городок Стародуб, откуда во все стороны поскакали гонцы и полетели «прелестные письма».
Скромное начало
Как и предполагал Меховецкий, долгожданная весть о возвращении Дмитрия воспламенила многих. Весь этот край, в свое время первым выступивший за предыдущего самозванца, был настроен против московской власти. К Стародубу стали стекаться и ветераны недавней войны, и новые добровольцы из Польши и казацких краев.
Несколько городов, в числе которых были Путивль, Новгород‑Северский и Чернигов, охотно присягнули Дмитрию. «Царь» даже собрал при себе «Боярскую думу», но на первых порах ее состав выглядел весьма скромно – «настоящих» бояр взять было неоткуда.
Истинный предводитель Меховецкий объявил себя гетманом. Царя он все время держал при себе и старался лишний раз людям не показывать – очень уж тот был несолиден.
За лето в стародубском лагере набралось тысячи три разношерстного войска. В начале сентября оно тронулось в поход.
Шли на Тулу, вроде бы спасать болотниковцев, но двигались небыстро – армия была невелика. Города сами отворяли ворота. Сдались Брянск, Белев. 8 октября разросшееся войско гетмана Меховецкого одержало победу в первом более или менее серьезном столкновении с правительственными отрядами, но тут ситуация коренным образом переменилась.
Не зная об успехах «Дмитрия», Болотников капитулировал, и Меховецкий оказался один против всей мощи Шуйского. Брянск, находившийся в тылу у мятежников, сразу же перешел на другую сторону. Нужно было отбить его обратно, но на сей раз ворота не открылись, а взять город штурмом не удалось.
Затем подошли царские полки и нанесли Меховецкому поражение. К тому же заволновались «литовские люди», которым нравилось наступать, но не хотелось сложить голову за гиблое дело. Забрав награбленную добычу, большинство поляков и запорожцы покинули лагерь.
К середине декабря армия почти растаяла. Меховецкий увел остатки к городу Орлу, сохранившему верность «царю Дмитрию».
Шуйский в очередной раз совершил ошибку, не добив самозванца в его зимнем логове. Держать дальше большое войско было дорого, оно устало, все хотели по домам. Авантюра нового самозванца представлялась пустяком по сравнению с мятежом Болотникова, и царю казалось, что гроза рассеялась.
Комментариев нет