Тот уже не пытался скрыть вспыхнувшую враждебность, направленную не только против Страйка, но и против Уилсона, который, сообщив, что Коловас‑Джонс – актер, не произнес больше ни слова.
– У тебя сохранился…
– Допустим, сохранился. Я ведь и мистера Бестиги вожу, – сказал Коловас‑Джонс. – Ладно, я поехал. Счастливо, Деррик.
Бросив недокуренную сигарету на мостовую, он сел за руль.
– Если вспомнишь что‑нибудь еще, – сказал Страйк, – например имя подруги, с которой Лула встречалась в «Вашти», позвони мне, ладно?
Он протянул шоферу свою визитку. Коловас‑Джонс, который уже набрасывал ремень безопасности, взял ее не глядя:
– Я опаздываю.
Уилсон на прощанье поднял руку. Коловас‑Джонс хлопнул дверцей, повернул ключ, нахмурился и задним ходом рванул со стоянки.
– У него слабость к звездам, – сказал Уилсон, как будто извиняясь за парня. – Он просто млел, когда ее возил. Всегда старается к знаменитостям поближе держаться. Два года ждет, чтобы Бестиги ему что‑нибудь предложил. Уж как он бесился, когда ту роль не получил.
– А кого он хотел сыграть?
– Барыгу, наркоторговца. В каком‑то фильме.
По пути к станции метро «Брикстон» они прошли мимо стайки чернокожих школьниц в синих форменных юбочках. У одной девчушки были длинные дреды с бусинами, и Страйк опять вспомнил свою сестру Люси.
– Бестиги по‑прежнему живет в доме восемнадцать? – уточнил Страйк.
– Ну да, – сказал Уилсон.
– А кто занимает другие две квартиры?
– В квартире номер два украинец поселился, торгаш, с женой. Квартирой номер три заинтересовался какой‑то русский, но конкретных переговоров не вел.
– А можно так организовать, – спросил Страйк, когда у них на пути возник щуплый бородатый старик в капюшоне, ни дать ни взять ветхозаветный пророк: остановившись посреди тротуара, он медленно высунул язык, – чтобы я когда‑нибудь зашел и осмотрелся на месте?
– Наверное, можно, – помолчав, ответил Уилсон, который успел незаметно скользнуть взглядом по ногам Страйка. – Звякни, когда соберешься. Только сам понимаешь: надо подгадать, чтобы Бестиги дома не было. Он мужик вздорный, а я работу потерять не хочу.
8
В выходные мысль о том, что с понедельника он снова будет в конторе не один, грела Страйку душу; от этого нынешнее уединение становилось менее удручающим и даже в чем‑то приятным. Можно было, к примеру, не убирать раскладушку, держать открытой дверь из кабинета в приемную и спокойно ходить в сортир, не боясь задеть чьи‑либо чувства. Вот только дышать цитрусовой химией стало уже невмоготу: он приналег на залипшую от краски оконную раму позади своего письменного стола, и в тесные комнатенки с затхлостью в углах тут же хлынул чистый, прохладный ветер. Принципиально отметая те компакт‑диски и даже отдельные мелодии, которые могли вернуть его в ураганные, мучительные годы, проведенные с Шарлоттой, он врубил на полную громкость Тома Уэйтса. Маленький проигрыватель компакт‑дисков, который Страйк не чаял больше увидеть, обнаружился на дне одной из картонных коробок. Страйк немного повозился с портативным телевизором и простенькой комнатной антенной, а потом, запихнув в черный полиэтиленовый мешок все вещи, требующие стирки, отправился в ближайшую прачечную‑автомат; по возвращении он натянул в кабинете веревку, развесил чистое белье и сел смотреть футбол: в три часа играли «Арсенал» и «Тотнем Хотсперс».
Пока он занимался рутинными делами, над ним как будто летало привидение, которое в свое время неотвязно маячило у больничной койки. Прячась в углах запущенной конторы, оно шепотом понукало Страйка, когда тот уставал. Не давало забыть, до чего он докатился; напоминало про возраст и безденежье, про разбитую личную жизнь и неприкаянность. Тридцать пять лет, зудело оно, столько корячился – и ни кола ни двора, лишь четыре картонные коробки да груз долгов. Это же самое привидение направляло его взгляд на банки с пивом в супермаркете, где продавалась лапша «Пот нудлз», и потешалось, когда он гладил рубашки на полу. В течение дня оно глумилось над его армейской привычкой выходить курить на улицу: и впрямь, такое пустячное проявление самодисциплины из прошлого не могло наладить и упорядочить беспорядочное, катастрофическое настоящее. Теперь Страйк курил за письменным столом; в дешевой пепельнице, давным‑давно прихваченной из какого‑то бара в Германии, росла гора окурков.
Зато у него появилась работа, напоминал он себе; денежная работа. «Арсенал» разгромил «Хотсперс», и Страйк повеселел: выключив телевизор, он отмахнулся от привидения, пересел за стол и взялся за дело.
Притом что у него теперь была возможность собирать и группировать улики любым известным способом, Страйк по‑прежнему руководствовался Законом об уголовном судопроизводстве и подзаконными актами. Не важно, что он охотился, с его точки зрения, за несуществующим убийцей, рожденным больной фантазией Бристоу, – это не мешало ему тщательно расшифровывать и перегонять в компьютер те заметки, что были сделаны во время встреч с Бристоу, Уилсоном и Коловас‑Джонсом.
В шесть часов вечера, когда это занятие было в самом разгаре, позвонила Люси. Хотя сестра была двумя годами моложе Страйка, она, похоже, считала себя старшей. На ней висели ипотека, туповатый муж, трое детей, изнурительная работа, но Люси, судя по всему, жаждала дополнительных забот, как будто ей не хватало точек приложения сил. Страйк всегда подозревал у нее желание доказать себе и миру, что она ничем не напоминает их беспутную мать, которая в угоду новой идее или новому сожителю таскала сына с дочкой по всей стране, раз от раза сдергивала из школы, приводила то в сквоты, то в ночлежки. Из восьми его братьев и сестер только Люси росла вместе с ним; Страйк любил ее, пожалуй, больше всех на свете, но общение с ней подчас затрудняли старые тревоги и навязшие в зубах споры. Люси не могла скрыть, что беспокоится и переживает за брата. По этой причине Страйк не спешил честно рассказывать ей о своем нынешнем положении – делился он только с друзьями.
– Да, дела идут отлично, – говорил он ей, дымя возле открытого окна и наблюдая за перемещениями прохожих из одного магазина в другой. – За последнее время бизнес вырос ровно вдвое.
– Где ты находишься? Транспорт шумит.
– Я в конторе. Нужно бумаги разгрести.
– В выходной? А как на это смотрит Шарлотта?
– Она в отъезде… гостит у мамы.
– У вас ничего не случилось?
– У нас все путем, – сказал он.
– Точно?
– Угу, точно. А как Грег?
Сестра посетовала, что мужа очень загружают на работе, а затем продолжила допрос:
– Гиллеспи по‑прежнему на тебя наседает?
– Нет.
– Я ведь не зря спрашиваю, Стик. – Детское прозвище не сулило ничего хорошего: Люси зачем‑то понадобилось его умаслить. – Мне тут подсказали: оказывается, ты имеешь право обратиться в Британский легион, чтобы выхлопотать…
– Не тренди, Люси, – невольно вырвалось у него.
– Что‑о‑о?
Как же хорошо он знал этот обиженный, негодующий тон. Страйк закрыл глаза:
Комментариев нет