Зов кукушки



– Давай ты, не тяни резину, – проворчал Страйк. – Это я не вам, это я ей, – поспешно добавил он. – Автор – женщина, точно?

– Точно, некая Мелани Телфорд, – ответила Робин и прокрутила текст к самому началу, чтобы рассмотреть фото немолодой блондинки с тяжелым подбородком. – Дальше можно пропустить?

– Нет‑нет, продолжайте.

Робин еще раз кашлянула и стала читать дальше:

– «Ответ, разумеется, будет отрицательным». Потом у нее про то, как все же можно остановить начинающих фотомоделей.

– Ну ясно.

– Так, что тут еще… «Через сто лет после Эммелин Панкхёрст, боровшейся за права женщин, половозрелые представительницы целого поколения стремятся лишь к тому, чтобы их низвели до уровня бумажной куклы, плоской аватарки, чьи растиражированные эскапады скрывают за собой такие нарушения и расстройства, которые толкнули ее вниз головой с четвертого этажа. Внешний эффект – это все: модельер Ги Сомэ поспешил уведомить прессу, что Лула Лэндри выбросилась из окна в его платье, и вся коллекция была распродана за сутки после ее смерти. Можно ли придумать более действенную рекламу, чем сообщение о том, что Лула Лэндри отправилась к Всевышнему в платье от Сомэ?

Нет, мы оплакиваем не потерю этой молодой женщины, которая была для нас не более реальна, чем томные рисованные красотки Гибсона. Мы оплакиваем зримый образ, который мелькал на первых полосах бесчисленных таблоидов и на обложках глянцевых журналов, образ, продававший нам одежду, аксессуары и саму концепцию знаменитости, которая с гибелью Лулы оказалась пшиком и лопнула как мыльный пузырь. Если уж честно, нам больше всего не хватает увлекательных похождений этой тоненькой как былинка неугомонной девушки, чье картинное существование, в котором уживались наркотики, дебоши, умопомрачительные наряды и опасный, переменчивый бойфренд, никогда больше не завладеет нашим вниманием. Бульварные издания, которые кормятся за счет знаменитостей, освещали похороны Лэндри более подробно, чем любую звездную свадьбу; издатели еще долго будут помнить Лулу. Нам показали, как плачут всевозможные знаменитости, тогда как родные Лулы Лэндри не удостоились даже крошечного изображения: нефотогеничное, видимо, семейство.

Меня глубоко тронул рассказ одной девушки, присутствовавшей на церемонии прощания. В ответ на вопрос человека, в котором, вероятно, она не заподозрила репортера, девушка поведала, что познакомилась, а затем и подружилась с Лэндри в наркологической клинике. Во время панихиды эта девушка сидела в заднем ряду, а потом незаметно исчезла. Она не стала продавать свою историю, в отличие от многих, с кем при жизни общалась Лэндри. Но кто, как не она, мог бы рассказать нам что‑нибудь человечное о подлинной Луле Лэндри, к которой потянулась простая девушка. Те из нас, кто…»

– А имя этой простой девушки из нарколечебницы там не указано? – перебил Страйк.

Робин молча пробежала глазами окончание статьи.

– Нет.

Страйк почесал кое‑как выбритый подбородок:

– Бристоу тоже не упоминает никаких подружек из наркологической клиники.

– Вы считаете, она может сообщить нечто важное? – встрепенулась Робин, поворачиваясь к нему на своем вертящемся стуле.

– Интересно было бы побеседовать хоть с кем‑то, кого сблизил с Лулой курс лечения, а не дебош в ночном клубе.

Страйк поручил Робин пробить по интернету связи Лэндри только потому, что не смог придумать для нее других дел. Она уже позвонила охраннику Деррику Уилсону и договорилась, что утром в пятницу Страйк подъедет в Брикстон и встретится с ним в кафе «Феникс». Корреспонденции оказалось всего‑ничего – два циркуляра и какое‑то последнее требование; телефон молчал; то, что можно было расположить в алфавитном порядке, уже стояло стройными рядами, а все остальное, рассортированное по категориям и цветам, лежало аккуратными стопками.

Вчера Страйк так поразился ее успешному поиску в «Гугле», что решил и сегодня дать ей аналогичное поручение, хотя и без особой надобности. В течение последнего часа с небольшим она зачитывала ему разрозненные заметки и статьи, посвященные Луле и ее окружению, а Страйк тем временем разбирал пачку квитанций, телефонных счетов и фотографий, имеющих отношение к его единственному, кроме нынешнего, делу.

– Может быть, поискать информацию об этой девушке? – предложила Робин.

– Угу, – рассеянно ответил Страйк, изучая фотографию коренастого лысеющего мужчины в костюме и чрезвычайно аппетитной рыжеволосой красотки в узких джинсах.

Мужчину звали Джеффри Хук; а эта рыженькая ничем не напоминала миссис Хук, которая до Бристоу представляла собой всю клиентуру Страйка. Теперь Страйк поместил этот снимок в папку и присвоил ему номер двенадцать, а Робин между тем вернулась к компьютеру.

Недолгая тишина нарушалась только шуршанием фотографий и стуком коротких ногтей Робин по клавишам. Плотно закрытая дверь в кабинет Страйка скрывала от посторонних глаз раскладушку и другие признаки обитания, а густой химический запах лайма говорил о том, что перед приходом секретарши Страйк щедро опрыскал всю контору дешевым цитрусовым освежителем воздуха. Чтобы Робин не подумала, будто он, садясь за стол сбоку от нее, подбивает к ней клинья, Страйк сделал вид, что впервые заметил кольцо, и минут пять вежливо и совершенно отстраненно расспрашивал ее о женихе. Он выведал, что Мэтью – новоиспеченный финансовый аналитик, что Робин в прошлом месяце переехала к нему из Йоркшира и что для нее работа временной секретарши – это лишь промежуточный этап.

– Как вы думаете, нет ли ее на этих снимках? – через некоторое время спросила Робин. – Той девушки из наркологической клиники?

Она вывела на экран серию однотипных траурных фотографий, изображавших одетых в темное людей, которые движутся слева направо. Фон каждого снимка составляли ограждения и размытые лица в толпе.

Самая поразительная фотография запечатлела очень высокую, бледную девушку с золотистыми волосами, собранными в конский хвост; на макушке у нее примостилось изящное сооружение из черного тюля и перьев. Страйк ее узнал, да и как было не узнать: модель Сиара Портер – Лула провела с ней свой последний день; подруга, вместе с которой Лэндри участвовала в самой знаменитой фотосессии за всю свою карьеру. На траурной церемонии Портер выглядела прекрасной и сумрачной. Судя по всему, одна приехала одна: на фотографии не просматривалось обрезанной руки, которая поддерживала бы ее под хрупкий локоток или покоилась бы на изящной спине.

Следующая фотография сопровождалась подписью: «Кинопродюсер Фредди Бестиги с женой Тэнзи». Телосложением Бестиги смахивал на быка: короткие ноги, широкая грудь колесом и толстая шея. Ежик седых волос, лицо – сплошные складки, мешки и родинки; мясистый нос – как опухоль. Тем не менее выглядел он импозантно благодаря дорогому черному пальто и бестелесной молодой жене. О внешности Тэнзи судить было невозможно: поднятый воротник шубки и большие круглые темные очки полностью скрывали ее лицо.

Последним в верхнем ряду был модельер Ги Сомэ, худощавый, чернокожий, в темно‑синем сюртуке экстравагантного покроя. Он склонил голову, и свет падал так, что выражения лица не было видно, зато в мочке уха сверкали как звезды три большие бриллиантовые серьги. Подобно Сиаре Портер, он, видимо, приехал без сопровождения, хотя вместе с ним в кадр попало несколько людей в трауре, не удостоившихся отдельной подписи.






Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29

Комментариев нет

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *