Ответ на второй вопрос в принципе не особо важен – выбраться я всегда сумею, не сама, так хейры Эрана на вход наведут. А вот с опасностью другое дело – не то чтобы я боялась теней, я опасалась исключительно мутации. Впрочем, мама сказала, что единственный катализатор для моих изменений сам Эран. Следовательно, тени опасны, но не смертельно.
– Икас, мы идем гулять, – прошептала я шерстюсику.
Перевод сейра в режим «узконаправленный свет», и я шагнула в темень уходящего спиралью вниз узкого пространства. Икас бесшумно шел рядом, видимо, Снежная смерть сделал правильные выводы относительно не успевших войти хейр и теперь держался максимально близко ко мне.
* * *
Спускаться было жутко – каменное полотно извивалось под ногами, уводя все ниже, ниже и ниже, единственное, что порадовало, – плимкнувший сейр, обозначивший, что связь здесь есть. Слабая, недостаточная для переговоров, но на поиск информации сгодится. И мы продолжили путь.
Примерно спустя две тысячи шагов на узких серых стенах появились надписи. Забавные, с цветочками и поцелуйчиками. Девчачьи.
Странно, да?
Вот и мне странно стало, подошла к стене поближе, поковыряла ногтем – а помадой писали, но давно. Судя по цвету, уже лет двести прошло. Разобрать бы еще что. Иду дальше – надписей больше. Смешные, с закорючками, опять же цветочки, поцелушечки, бабочки. Красотень просто. Ну точно девчонки писали, причем влюбленные. И я таки была права – чуть дальше обнаружился портретик воина. Судя по тому, что в его волосах цветочки обнаружились, а весь портрет был зацелован, это, так сказать, объект восторженной любви.
Поулыбалась, иду дальше.
Икасик, что примечательно, тоже головой вовсю крутит и все рассматривает.
– Это последствия пламенной, восторженной любви, – весело пояснила ему, – у нас в школе в туалете на стенках то же самое творилось.
Шерстюсик фыркнул, я улыбнулась шире и… замерла.
Остановилась, занеся ногу для следующего шага.
И застыла, затаив дыхание и прикусив губу.
В следующее мгновение мне стало не просто не по себе – меня пот прошиб и сердце забилось в сумасшедшем ритме глюченного андроида!
Твою мать! Твою мать к нестабильному атому! Мы же не в туалете средней школы! Мы в тоннеле, ведущем на поверхность проклятого всем нестабильным космосом Иристана!
Твою мать!!!
– Грр? – вопросительно прорычал Икас.
А я медленно повернулась. Семнадцать шагов в обратном направлении, и вот он – портрет воина. Обожаемого воина. Любимого настолько, что девчушка зацеловала его всего. И эти следы от блеска, которым обычно пользуются подростки, они, конечно, потускнели от времени, но маслянистыми пятнами остались! Остались по всему нарисованному лицу.
И кто способен на вот такую безумную вплоть до поклонения и обожествления любовь? Малолетки. Мне почему‑то сразу вспомнилась Мика, зацеловывающая свой собственный сейр, на котором был изображен ее на тот момент возлюбленный. И сердечки в дневнике, выводимые тонким грифелем манипулятора, и приписочки вроде «Мика и Хамри вместе навек!». Здесь, по всему проходу, были не сердечки, а цветочки, солнышки, звездочки и бабочки, но суть та же!
А теперь вопрос – кто были эти влюбленные до седьмого неба девочки? Много девочек. Пугающе много. Так кто? Хотя к чему вопрос, этот тоннель предназначен всего для двух категорий – эйтн и теней! И здесь на протяжении веков, а быть может, и тысяч лет ходили эйтны и тени. Вот только что‑то я никак не могу представить себе влюбленных эйтн. Можно, конечно, сказать, что это дискриминация черномотанок, если бы не одно «но» – у бабушки губ не было, целовать стены нечем. И более того, после вида ее изуродованного мутацией лица целовать кого‑либо уже вообще желания не возникнет…
Если только не влюблена настолько, что гормоны табуном шагают и революции устраивают!
И вот теперь мне стало плохо. Действительно плохо. Плохо настолько, что ноги ослабели и я совершенно обессиленно опустилась на пол.
Шерстюсик подошел, сел рядом, встревоженно заглядывая в глаза, а я сидела, обхватив колени руками, думала, анализировала, сопоставляла факты. Еще раз снова и снова прокручивая в памяти историю, рассказанную Араваном:
«Традиционно эйтна‑хассаш принадлежит именно к Аэрд, и наша бабушка должна была стать главной эйтной. Но в священной Каарде бабушка, тогда еще совсем юная послушница, не прошедшая мутацию, увидела деда. Еще не воина, еще не главу клана, еще только готовящегося к посвящению юношу. Я толком не знаю, что между ними произошло – то ли дед поддержал споткнувшуюся послушницу, то ли послушница проявила своеволие и посвятила воина сама, не могу точно сказать. Они познакомились».
Хорошая история. Красивая. О любви даже. Одна проблема – вот, допустим, я девчонка, пусть даже, как сейчас, из рода Аэрд, женщины которого традиционно становятся эйтнами. Я послушница и живу в подземелье, а значит, вижу изуродованных эйтн, вижу тени, знаю, чем мне все это грозит. И точно знаю, что без соития с воином никакой второй фазы мутации не будет, так? Получается, что так. А теперь объясните мне хоть кто‑нибудь, какая девчонка‑подросток согласится стать изуродованной эйтной?!
А никакая! Дур нет! В юности как никогда ценишь свою внешность! Я это точно знаю, сама недавно подростковую зацикленность на многочасовом разглядывании себя в зеркале прошла. И это я, растущая в условиях постоянной занятости, про Мику и говорить нечего, там было куда веселее: «А мне такой хвостик идет? А как тебе цвет ресниц? А с зелеными глазами я краше, да?» О да, в юности мы любим себя. Любим настолько сильно, что вряд ли согласились бы ради каких‑то навязанных идеалов на пожизненное уродство и проживание во тьме подземелий.
И я поднимаю голову и с тяжелым сердцем оглядываю сотни надписей… цветочков, бабочек, звездочек.
И понимаю страшное, то, о чем, несомненно, знают тени – себя‑то девчонки любят, но забывают обо всем, когда влюбляются! Обо всем. Включая себя. И молоденькая эйтна, как мотылек на свет огня, летит к воину, чтобы сгореть в пламени мутации!
И сгорает! Достаточно вспомнить бабушку.
Тихий стон. Мой. Потому что мои мысли бегут дальше, и я вспоминаю, что чем сильнее воин, тем опаснее мутация. А кто может быть сильнее правящего клана?! Никто! И перед глазами вновь мелькает тот день в Шоданаре. День, когда я встретила Эрана. И то ощущение, что накрыло с головой, – ошеломляющее, сбивающее с ног, лишающее разума желание.
Желание, не любовь.
Впрочем, любовь слишком эфемерное понятие, чувство, на которое повлиять сложно, а вот с желанием все проще. Сделать так, чтобы будущая эйтна увидела всего одного воина, единственного, теоретически не сложно. И если припомнить, мне в тот день все виделось размытым, неярким, нечетким – кроме синеглазого воина. Я видела только его, я дышала только им, я с ума по нему сходила. Сразу, мгновенно, с первого взгляда! И это я, кадет S‑класса, более чем способная держать себя в руках.
Комментариев нет