Заххок

Тихо стало. Раис на ноги поднялся. «Хайвон, собака, ты чего творишь?! – закричал. – Кишлак погубить хочешь?» Шокир глазами захлопал, но даже рта раскрыть не смог – гороховая сила изнутри его распирала. Раис с Гиёзом носы зажали, на Шокира смотрят, удивляются, как у того брюхо распухает, будто кто‑то сал надувает – бурдюк, с которым в старину через реки переплывали. Сильно Шокир смутился. «Ох, извините», – сказать успел, и прорвало его, затычку выбило. Чапан, как снаряд, куда‑то вдаль, в сторону озера Осмон‑кул улетел. Оттуда эхо взрыва по горам раскатилось. Осмотрели то место – оказалось, чапан в одну скалу ударил, у самого подножия в камне огромную вмятину выбил. В ней теперь пастухи от непогоды укрываются.

А Шокир штаны подтянул, сказал: «Жалко чапана, хороший был. Теперь мне новый со склада выдайте». Раис сказал: «Лучше не о чапане, о своей судьбе задумайся». Шокир удивился. «Почему?» – спросил. «Тебя, диверсанта, в Калай‑Хумб, в кегебе отправить надо. Ещё немного, ты бы лавину обрушил, кишлак бы разрушил. Хорошо, мы с Гиёзом вмешались, диверсию предотвратили». Шокир испугался. «Э‑э‑э‑э», – сказал. Но вниз спустились, раис гнев на милость сменил: «Ладно, из уважения к твоему отцу, это дело так оставим», – сказал. Не дали Шокиру чапан. Обиделся он, из Талхака уехал. А туча к вазиронцам, в Дехаи‑Боло ушла. Град все их посевы погубил…

А недавно Шокир в кишлак вернулся. Я удивился: хилый человек, оказалось. Ударишь его тюбетейкой – свалится. За нос потянешь – из него душа вон. Но очень, оказалось, язвительный.

Вот и сейчас усмехается:

– А, солдат! Почему не на службе?

– С заданием прибыл, – говорю.

– Оха! Большой человек, – говорит. – Как воюешь? Много врагов убил?

– Пока не воевал, – говорю. – Ещё никого не убил.

В армию меня наши старики отправили. Когда Зухуршо в Ворух прибыл, он нашего раиса к себе вызвал, приказал: «Из Талхака ко мне молодых парней служить пришлите». Уважаемые люди собрались, стали решать, кого в армию послать. Выбрали Кутбеддина, Хилола, Барфака, других ребят. И меня. Отец рассердился: почему из бедной семьи забираете? У нас и без того работников не хватает. Отец разгневался, я обрадовался. Мир узнаю. Из Талхака никогда ещё не уезжал. Теперь повсюду побываю. Деньги получу. Зухуршо жалованье обещал…

А Шокир допытывается:

– С заданием прибыл, говоришь? Сам Зухуршо, наверное, задание дал. Ты теперь такой человек, что с большими людьми беседы ведёшь.

Я сдуру и признаюсь:

– С Зухуршо ещё не говорил.

– Да хоть видел‑то его?

– Ребят расспрашивал, – говорю. – Они смеялись, разное рассказывали…

Они вокруг столпились, меня как малого ребёнка пугали. «Э, братишка, у Зухура туловище человека, а голова дикого кабана». Другой говорил: «Он не человек – джинн… Тыква, ты, небось, джиннов боишься?» «Он тыкву любит. Завтра из тебя, Карим, кашу варить будут». И разное другое, что и пересказывать не хочется.

А Шокир уязвить старается:

– Потешаются? Хорошо, что смеются, а не измываются. А может, мутузят тебя или ещё что, а?

– Нет, – говорю. – Не измываются.

Хотели, Даврон не позволил. Но зачем об этом Шокиру рассказывать?

– Живу хорошо, – говорю. – Военную форму дали, автомат дали, всё дали. Еда хорошая. Внизу, в Ворухе, люди богаче, чем у нас, живут. Ожидают, Зухуршо будет муку и сахар бесплатно раздавать…

Шокир удивляется.

– Кому раздавать? – спрашивает.

– Народу. Людям Воруха.

– А про нас не слышал? – Шокир волнуется. – Нам‑то как?

– Точно не знаю, – говорю. – Может, и нам тоже.

Шокир поближе придвигается:

– Ты, Карим‑джон, разузнай. Точно выясни, приди, мне расскажи.

– Как приду? – отвечаю. – Кто меня отпустит?

Он сладкие глаза строит, будто халвы наелся:

– Ты парень умный. Придумаешь.

Сам прикидывает, чем бы мне ещё польстить.

– Теперь, когда ты жизнь повидал, ума набирался, тебе жениться надо.

Смеётся, что ли? Прознал, наверное, что у нас денег на калинг недостаёт, чтоб за невесту заплатить. А война началась, табак сажать перестали – теперь никогда, наверное, такую сумму, что для свадьбы нужна, не соберём.

– Мне не к спеху, – говорю.

Шокир меня за плечи обнимает, не то насмехается, не то сочувствует притворно:

– Э‑э, кошка до подвешенного сала не допрыгнула: «Фу, прогоркло, воняет», – сказала… Я тебе, Карим‑джон, совет хороший дам.

Зачем мне лживые советы? Хочу его руку скинуть, не решаюсь.

– Внучку деда Мирбобо, дочь покойного Умара, видел? – Шокир спрашивает. – Красивая девушка. Однако городская, образованная. Сам понимаешь… За такую невесту большой калинг не запросят. К тому же, ты нынче в большую силу вошёл, у самого Зухуршо в солдатах служишь. Отказать не посмеют.

«Правильно, – думаю, радуюсь. – Почему сам прежде не сообразил?»

– Спасибо, муаллим, – говорю. – Маму попрошу, чтоб посваталась.

– Ты сначала сам с девушкой поговори, – Шокир советует.

А меня не то смущение, не то сомнение разбирает. Как, думаю, с ней поговорю? Что ей скажу?

Шокир смеётся:

– Эх, парень, вижу, ты девок боишься. Не робей, у них между ног зубы не растут. Найди момент, когда она из дома выйдет, за водой или ещё куда… Подходи смело. Да что тебя учить! Ты солдат, сам лучше знаешь. Прямо сейчас иди, времени не теряй.

Так хорошо сказал, что мне радостно стало.

– Спасибо, муаллим, – говорю. – Тысячу раз спасибо! Если это дело получится, вашим должником буду. Что захотите, для вас сделаю.

Руки к сердцу прикладываю, иду. Шокир окликает:

– Эй, Карим, раз жениться собрался, надо кер немножко подправить.

Я удивляюсь:

– Зачем подправлять? Не маленький, не кривой. Хороший кер, большой.

Он говорит:

– Не о том речь. Надо, чтобы длинным, как у осла, сделался. Иначе жена любить не будет. Э‑э, сынок, женщин не знаешь… Я тебе, Карим‑джон, второй хороший совет дам. Способ есть, мой дед покойный Мирзорахматшо меня научил. Траву забонсузак сумеешь отыскать?

– Смогу. Возле воды растёт.

Он советует:

– Листьев забонсузака нарви, курдючное сало растопи, с травой разотри, немного соли добавь и в кер втирай. А потом за конец посильней тяни, вытягивай…

– Жечь, наверное, будет.

– Терпи, – говорит. – Все наши мужчины так делают.

Я опять «спасибо» говорю, иду, Шокир опять окликает:

– Постой! В узелке что?

– Ребятам лепёшки несу.

– Одну мне давай, – говорит. – Плата за советы.

Не хочется, но приходится развязать.

– Два совета – две лепёшки, – Шокир говорит и три ухватывает.

Хорошо, что в узелке ещё много хлеба остаётся. Я про военное задание соврал. Домой, в Талхак, наши ребята меня послали. Я похвалился: моя мама вкусные лепёшки печёт – как она, никто не умеет, – а Рембо сказал:

«Иди, Тыква, нам принеси».

Я хотел ребятам уважение выказать, но командира боялся. «Даврон узнает, что в я самоволку ушёл, накажет».

Гург‑волк засмеялся, железные зубы по‑волчьи оскалил: «Э, какая, билять, самоволка?! Про армию рассказов наслушался?»

У него все зубы стальные, блестящие. Поэтому волком и прозвали.