Заххок



– Офарин! Правильно сказал!

– Баракалло!

– С Божьей помощью воевать будем.

Некоторые уже повернулись, чтоб бежать за оружием и фонарями, когда вперёд вновь вышел престарелый Додихудо. Народ вновь остановился, крики смолкли.

– Крови хотите? – негромко спросил престарелый Додихудо в наступившей тишине. – Будет кровь, много крови… В другое время мы, наверное, смогли бы вазиронцев одолеть, за кровь Ибода отомстить. Но сейчас в нижнем селении, в Ворухе, боевики Зухуршо стоят, а сам Зухуршо на дочке Ёра из Верхнего селения женат. Как думаете, позволит он, чтоб мы его тестя обидели? Нам не отомстит ли? Кровью Талхак не зальёт ли?

И столь же негромко ответил ему Шер, совхозный водитель, который стоял в головах покойного, скрестив руки на груди:

– Не о мести речь. О чести.

Престарелый Додихудо возразил:

– Речь о том, чтоб людей зря не погубить. Уступить обстоятельствам – не бесчестье.

– Да, такова мудрость стариков, – сказал Шер. – Мы же…

Додихудо не дал ему договорить:

– Кто дал тебе разрешение осуждать эту мудрость?! Её наши предки нам передали. Отцы и деды единственно благодаря ей выжить сумели…

– Мы так жить не хотим, – сказал Шер. – Отцы и деды скудно жили, во всём уступая, всем подчиняясь. Это мудрость слабых. Другое время пришло. Время сильных.

С улицы, из темноты, его поддержали молодые голоса:

– Шер правильно говорит!

– Не хотим!

– Нельзя чести лишаться, – сказал Шер. – Несправедливость нельзя прощать. Если мы сейчас вазиронцам наше пастбище без боя отдадим, то покажем, что мы слабы. Слабых любой может ограбить. Сначала пастбище отберут, потом…

– Всё, что захотят, отнимут! – выкрикнул за воротами какой‑то юнец.

– За жёнами, невестами придут! – крикнул другой.

И во двор постепенно, один за другим, просочились молодые неженатые парни – Табар, Ёрак, Сухроб, Дахмарда, Паймон, Динак – и встали позади Шера.

– Завтра, когда рассветёт, соберём молодёжь, возьмём оружие, какое есть, и пойдём на пастбище, – сказал Шер. – Прогоним вазиронцев, поставим караул.

– Зухуршо… – начал престарелый Додихудо.

Шер, не дав ему договорить, воскликнул запальчиво:

– Трусость! Мы…

Но и он не сумел закончить.

– Щенок! – гневно крикнул раис. – Невежа, хайвон, животное! Почему старшего перебил?! Кто тебя учил?! Себя и своего отца опозорил.

Шер повинился, хотя и с достоинством:

– Извините, муаллим. Пожалуйста, извините. Я невежливым быть не хотел, непочтительность невольно проявил, вашу речь прервал… Собирался только сказать, что Зухуршо в наше ущелье мы не пустим. В узких проходах завалы, засады устроим, он не пройдёт.

Додихудо покачал головой:

– Даже если враг с муху, считай, что он больше слона.

Шер не ответил, лишь сказал:

– Завтра, – и двинулся со двора.

Молодёжь потянулась за ним, но престарелый Додихудо встал у выхода и раскинул руки, преграждая путь:

– Мы, старики, запрещаем! Не даём разрешения начать войну.

В недавние времена ни одна душа не осмелилась бы молвить хоть слово поперёк. Сейчас толпа на улице взорвалась криками:

– Война!

– Сдурели? Против стариков идёте!

– Война всех погубит!

– Сколько терпеть можно?! Война!

– Прав Додихудо!

И послышалась в общем гомоне возня, предвещающая начало драки. Тогда мулло Раззак, отошедший прежде в сторону, вышел на свет и поднял руку.

– Мулло! Мулло дайте сказать! – крикнул кто‑то.

Не сразу, но народ затих. Мулло сказал:

– Коли нет меж вами согласия и даже стариков не слушаете, то спросим у святого эшона Ваххоба. Как они решат, так и поступим.

Все загомонили, соглашаясь.

– Уважаемых людей пошлём, – сказал мулло.

– К эшону! – завопил Горох, вырвал из рук Джава фонарь и вознёс над головой. – Для народа я на всё готов. Почтенным людям путь освещать буду.

И усмехнулся хитро – ловко, дескать, примазался к делегации.

В народе заворчали:

– Не дело это Шокира к святому эшону допускать.

Однако из уважения к покойному Ибоду не стали затевать свару над его телом.

Отправились мы в путь – раис, престарелый Додихудо, Гиёз‑парторг, Шер и я. Шокир ковылял впереди, как легендарный герой с факелом, ведущий за собой народ. И я, выплыв на миг из глубины своего горя, невольно усмехнулся: наш Шокир – к каждой чашке ложка, к каждой лепёшке шкварки. Да только ложка кривая, а шкварки прогорклые. То ли родился таким, то ли судьба искривила после того давнего случая…

Шокир в то время учился в Душанбе, приехал домой на каникулы. Мать сварила похлёбку из гороха, его любимую, он наелся до отвала, пошёл на вечерний намоз. Молиться начальство запрещало, мечети в Талхаке не было, но люди собирались в алоу‑хоне, доме огня. Шокир, как все, расстелил молитвенный коврик, стал совершать ракаты. Едва согнётся, как сзади кто‑то шепчет: пу‑у‑у‑уф. Коснётся пола лбом, а сзади: фу‑у‑уф. Сначала тихо, затем всё громче. Уже ворчит: хрр. Рычит: дрр, дррр! Соседи отодвигаются, да отодвинуться некуда. Ни дыхнуть, ни захохотать. В мечети смеяться – грех. А бедняга Шокир до конца намоза наружу выбежать не мог. И зловонное рычание сдержать был не в силах. С тех пор и прозвали его Горохом.

От позора сбежал он из Талхака и пропал. Даже на похороны отца и матери не приезжал. Никто не знал, где он жил, чем занимался. Когда война началась, как щепка с крыши упала: Шокир вернулся. Хромой, без чемодана, без узелка, в том же старом костюме, в котором и по сей день ходит. Что с ним приключилось, от какой беды прятался – кто ведает? Наверное, совсем некуда было скрыться, раз в Талхак приехал. На пустое место. Сёстры замужем, в доме отца дальние родичи‑бедняки живут. Они его и приютили. Кривой, злобный, он желчность свою вначале не выказывал. Гордый человек, нищеты стыдился и искоса, с опаской в людей вглядывался – помнят ли?

Сейчас он ковылял по тропе впереди меня. Мы к тому времени миновали верхний мост через Оби‑Санг и поднимались к святому месту – мазору. Я спросил:

– Шокир, зачем людей будоражил?

Как ни удивительно, он ответил искренне:

– Увлёкся я, брат…

– Если этак поступать, никакого авторитета среди народа не будет.

Он остановился, опустил фонарь.

– Это вы, уважаемые, богатые, за свой авторитет дрожите. Шокиру терять нечего. Думаешь, сладко мне у вас? Живу как на зоне. Старики – как вертухаи. За каждым шагом следят. Куда идёшь? Что несёшь? Почему то сказал? Почему так сделал? А я зэком быть не желаю. Я, может, сам вертухаем стать хочу.

Удивили меня не мысли его, а жаргон.

– Ты разве и в тюрьме побывал?

– Сейчас срок тяну. Здесь, у вас…

Я поднял голову и указал на низкие звёзды, крупные, как слёзы счастья.

– Посмотри. Разве над тюрьмой может быть такое небо?

В ответ он буркнул:

– Убери людей, и это было бы лучшее место во всём мире.






Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33

Комментариев нет

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *