Заххок

«Нет».

Стала я прикидывать, как, приличий не нарушая, Веру из мехмонхоны вызвать, через Зарину объяснить, чтоб просто сидела бы и молчала, а мы с Бахшандой вежливо и достойно Марьям откажем.

Не успела. Бахшанда из терпения вышла, взорвалась. Сами знаете, когда она в ярость приходит, обо всём забывает. Не щадит ни себя, ни других. Что угодно может сказать, что угодно сделать. Вдруг она сделалась спокойна и холодна как лёд. К Марьям с преувеличенной любезностью обратилась:

«Уважаемая Марьям, вы нас извините. Наша невестка ещё не очень хорошо по‑таджикски понимает. Мы с ней посовещались, обсудили и вместе решили, что для нашей девочки лучшего жениха, чем ваш сын, трудно найти».

Марьям всё, конечно, поняла, но виду не подала. Цели‑то своей достигла. А уж как мы между собой спор уладим, ей безразлично было.

«Слава Богу! – воскликнула. – А девочку вашу будем холить и лелеять, как цветок».

Вера на меня беспомощно посмотрела. О чем они говорят? Я ей незаметно знаком показала: молчи, потом поговорим. А Марьям радостный тон на смиренный сменила:

«Одна беда – мы большой калинг заплатить не в силах».

Но Бахшанда даже дом бы свой спалила, лишь бы Веру побольней обжечь.

«Не беда, – сказала. – Мы много не запросим. Сколько сумеете, дадите».

Я про себя ахнула: как это она, женщина, на такое осмелилась! Сама важный вопрос без деда решила. Ваш отец должен был калинг назначить. Как теперь отказаться? Как слово назад забрать?

– Ничего, – я сказал. – Уверен, ты что‑нибудь придумаешь. Уж постарайся.

Дильбар улыбнулась:

– Вы‑то не хотите, чтобы девочка так скоро ушла из дома…

Не хочу. Бог не дал мне своих детей, а когда сын и дочь покойного брата поселились в нашем доме, стали словно моими собственными. К сожалению, покойный брат плохо воспитал своих детей. Не научил правильному поведению. Слишком вольно держатся они со старшими. Вольно и даже дерзко. А Зарина с первых же дней почувствовала, что я отношусь к ней по‑особому.

Подошла ко мне:

– Дядюшка, куда это запропал наш жених?

– Не терпится тебе?

– Не терпится, дядюшка. Хоть бы побыстрее.

Я огорчился:

– Настолько уж плохо в родном‑то доме?

Она нахмурилась:

– Он мне не родной.

– Эх, Зарина… В чужом лучше не будет.

Она слушала меня, не понимая.

– Где это в «чужом»? Вы нас выгнать хотите?

– Не гоню. Сама уйти хочешь.

Она губы сжала:

– Никуда я не хочу. Вернее, некуда… Сама не знаю, где мой дом.

Я сказал:

– Здесь. Это твой дом.

Зарина вспыхнула:

– Не мне, а ей скажите.

Бедная девочка! Готова выйти замуж за кого угодно, лишь бы избавиться от злой мачехи. Многие девушки так же думают, да попадают из огня в полымя.

Я сказал:

– Карим – парень неплохой, но уж слишком прост. Тебе не пара. Не спеши, найдём юношу…

Она даже договорить не дала:

– При чём тут Карим?! Тоже мне юноша! Не нужно мне вообще никого!

Совсем запуталась девчонка и меня запутала. То замуж не терпится, то никто не нужен. Молодые сами не знают, чего хотят. А она расхохоталась:

– Ой, дядюшка! Вы подумали… Я же про того усача, что к ней посватался… Поманил и пропал. А мы тут его дожидайся…

У меня от души отлегло, я захохотал вместе с ней. Но затем мне стало грустно. Вот как взаимное непонимание разделяет нас, близких людей. Я сказал:

– Кто знает, что случится, когда твоя тётушка Бахшанда выйдет замуж и покинет наш дом. Возможно, ещё будем сожалеть о нынешнем времени, как о счастливых днях… Не зря Валиддин Хирс‑зод, соловей Талхака, написал такие строки:

Мой друг, не торопи событий лёт –

На смену, может, худшее придёт.

Зарина упрямо покачала головой:

– Хуже быть не может!

И хотя я убеждал девочку не торопить события, сам невольно подгонял их в своих мыслях. Как было не торопить, если вдруг разладилась хорошо налаженная жизнь. Талхак бурлил, и даже уважаемые люди не могли утихомирить односельчан. Несколько дней прошло с тех пор, как Гиёз уехал искать справедливость, но до сих пор от него ни слуху, ни духу. Что с ним?

6. Зарина

Сегодня я узнала потрясающую новость. То есть, новость, конечно, для меня… Нашим – не считая нас – наверняка всё давно известно.

Утром я сказала Бахшанде:

– Я на поле не пойду.

Она молча бровь заломила: с чего это, мол?

– Живот болит.

Нет, всё‑таки она точно ведьма! Взглянула и немедленно поняла, в чём дело.

– Оставайся дома, поможешь своей тёте Дильбар. Делай, что она скажет. Но к очагу и еде не прикасайся. Ты сейчас нечистая.

Ах‑ах‑ах, зато она у нас чистая! Самая чистая‑пречистая на свете. Я спросила нарочито противным голосом:

– Еду не трогать? Хотите, чтобы я умерла с голоду?

Но ей – как горохом об стену.

– Ты, девчонка, мне голову не крути. Сама соображаешь, о чём я. Пищу тебе готовить запрещено. А ешь сколько угодно, хоть лопни.

И поплыла раздавать приказания. А я отправилась в летнюю кухню под навесом, где тётя Дильбар рушила просо.

– Тётушка, чем помочь?

– Перебери и вымой немного фасоли. Будем похлёбку на обед варить.

– Тётя Бахшанда сказала, мне нельзя к еде прикасаться.

Дильбар тоже ничего объяснять не пришлось.

– Садись, доченька, отдохни.

Вообще‑то не хотелось прохлаждаться без дела, хотя у меня руки почти отсохли от камней, которые мы таскаем на поле. Но Дильбар работала ладно и споро, я засмотрелась и не заметила, как села рядом. Она рушила просо в деревянной ступе длинным каменным пестом. Тух‑тух, тух‑тух, тух‑тух… Как в считалке: «В ступ‑ке пест – туда‑сюда. Бу‑дет доб‑ра‑я е‑да».

Тётя Дильбар бросила на землю клеёнку, расстелила поверх дастархон, высыпала на него зерно. Присела, загребла горсть проса и слегка подбросила в воздух. Мне вдруг вспомнилось, как мы играли в детстве – подкидываешь вверх кучку камешков и ловишь одной рукой, сколько сумеешь. Тётя Дильбар, конечно, зёрнышки не ловила. Пшено осыпалось на дастархон как жёлтый сухой песок. А ветер подхватывал и уносил шелуху. Как забавно! Ветерок – тоже кухонная принадлежность.

Вдруг она схватила горсть зерна и резко зашвырнула так высоко, что просо посыпалось на нас и на землю.

– Всё понапрасну!

Я увидела, что она печально следит за улетающей со двора шелухой.

– Всё попусту! Ничего не выходит…

Я не поняла и сказала:

– Тётушка, пшено почти чистое.

– Эх, девочка… Опять не получилось.

Я поняла, о чем она, и сказала, наверное, чуточку снисходительно – всё же как‑никак, а дочь врача (бедный папочка!):

– Тётушка, вам к докторам надо. Сейчас такие специалисты по бесплодию… Война закончится, в Кулябе или Курган‑тюбе вас вылечат.