Смятение

— Но ты — моя жена, и это накладывает на тебя определенные обязанности! — воскликнул Дуг. — Ты должна…

— Я ничего тебе не должна. Во всяком случае, не больше, чем ты мне, — перебила его Глэдис. После всего, что он ей наговорил, она действительно не чувствовала себя связанной какими-либо обязательствами. — По-моему, нормальный брак — это когда супруги вместе воспитывают детей и стараются сделать друг друга счастливыми. У нас, к сожалению, ничего не вышло. Я знаю: ты много работаешь, чтобы обеспечить нас материально, но почему ты вообразил, будто можешь решать за меня, что мне нужно, а что нет? У меня могут быть свои желания! Или я не права?

— Ну, с меня хватит! — вспыхнул Дуг. Он не особенно прислушивался к тому, что она говорила. С его точки зрения, Глэдис просто сошла с ума. — Не желаю больше слушать эту чушь! Я ухожу!

С этими словами Дуг ринулся в кладовку, достал оттуда небольшой чемодан и, швырнув его на кровать, принялся собирать вещи. Он просто запускал руки в ящики и не глядя бросал в чемодан рубашки, галстуки, носки и нижнее белье.

— Ты… хочешь со мной развестись? — спросила Глэдис, с тревогой наблюдавшая за мужем. Канун Рождества был для этого не самым подходящим временем. Впрочем, какое время могло быть подходящим?

— Не знаю, — не глядя на нее, ответил Дуг и захлопнул чемодан. — Я буду жить в Нью-Йорке, в каком-нибудь отеле — там, по крайней мере, мне не придется каждый день выяснять с тобой отношения и выслушивать, как я погубил твою карьеру. Хотел бы я знать, зачем ты вообще выходила за меня замуж?

Услышав эти слова, Глэдис вздрогнула как от удара хлыстом. Она посвятила ему семнадцать лет жизни, а теперь он спрашивал, зачем она стала его женой. Она вдруг почувствовала дурноту и головокружение. Этот человек желал только одного — сделать ее своей бессловесной тенью.

Она слышала, как Дуг шел вниз по лестнице, потом гулко хлопнула входная дверь. Выглянув в окно, Глэдис увидела красные огни его машины, в последний раз мелькнувшие в конце улицы. Глэдис несколько раз моргнула и поняла, что плачет. Крупные слезы катились по щекам, повисали на подбородке и слегка пощипывали кожу, и Глэдис смахнула их рукой. Отойдя от окна, она подобрала с пола журнал и тяжело опустилась в кресло. Машинально перелистывая страницы, она снова убедилась в том, что великолепно справилась с заданием. Пожалуй, это была одна из лучших ее работ.

Материал был очень жестким. И, переворачивая страницу за страницей и вглядываясь в измученные лица, Глэдис думала только о том, что сумела сделать этот репортаж так, как надо. Эти дети спасены, а может быть, не только эти.

Всю ночь она ворочалась с боку на бок, думая о Дугласе. Он даже не позвонил ей и не сообщил, в каком отеле остановился, и для Глэдис это было еще одним доказательством того, что разделявшая их стена стала еще выше и непреодолимее.

В три часа ночи Глэдис встала, чтобы попить воды. Взгляд ее упал на часы — в Венеции должно быть девять утра. Рука ее сама потянулась к телефону и, не отдавая себе отчета в том, зачем она это делает, Глэдис набрала номер Пола. К счастью, он сам взял трубку. Услышав его живой, бодрый баритон, Глэдис с облегчением вздохнула.

— Это ты. Пол?

— Да, конечно. — Он рассмеялся, но сразу же оборвал свой смех. — Как дела, Глэдис? Что-нибудь случилось? — спросил он с тревогой, сообразив, что в это время Глэдис должна спокойно спать рядом с мужем.

— Да нет, ничего особенного, — сказала Глэдис и заплакала. Она вовсе не хотела жаловаться ему на Дуга, но с кем же ей еще поговорить? Сейчас она как никогда нуждалась в надежном плече, к которому можно было бы припасть и выплакаться всласть. Даже Мэйбл вряд ли для этого годилась, к тому же в этот час она скорее всего спала.

— Дуг нас бросил, — добавила она, подавив рыдание. — Теперь он будет жить в отеле…

— Что произошло?

— Опубликовали мой лондонский репортаж, — пояснила Глэдис. — Я думаю, это одна из лучших моих вещей, но… Дуг сказал, что это отвратительно. Он считает, что я извращенка и что это не репортаж, а порнография. И еще он разозлился из-за того, что я не сказала ему об этом задании. Я действительно не говорила ему, но… — Она вздохнула. — Если бы Дуг знал, он лег бы на пороге, но никуда бы меня не отпустил. И все-таки материал получился по-настоящему сенсационным, и это — самое главное!

— Я сейчас же сойду на берег и куплю журнал с твоим репортажем, — пообещал Пол. — Мне очень хочется его увидеть… — Он немного помолчал, потом спросил совсем другим голосом:

— И что ты собираешься делать?

— Не знаю… — Глэдис беспомощно пожала плечами. — Наверное, ждать. Одному богу известно, что Дуг будет делать дальше. Я даже ничего не могу сказать детям — не хочется их расстраивать. Может быть, Дуг еще вернется… Ну а если нет, то они все равно узнают. — Глэдис снова начала плакать. — Ну почему, — всхлипывала она, — почему он так с нами поступил? И почему именно сейчас? Ведь до Рождества осталось всего десять дней. Дуг испортил детям весь праздник!

— Почему?! Да потому, что он обыкновенный сукин сын! — сказал Пол. — Он изводил и мучил тебя все эти пять месяцев, то есть с того самого дня, как мы с тобой познакомились. Я не знаю, как вы жили раньше, но готов побиться об заклад, что ваш брак продержался столько времени только потому, что ты постоянно шла на уступки. Судя по тому, что ты мне рассказывала, в последнее время он вел себя как обыкновенный кусок дерьма. Он шантажировал тебя твоими же собственными детьми, он обвинял тебя в эгоизме и бог знает в чем еще… А это его нелепое требование отказаться от нормальной, человеческой жизни, на которую у тебя есть все права, и посвятить всю себя «заботам о детях и муже»? Одного этого вполне достаточно, чтобы ты ушла от него сама. Жаль, что ты этого не сделала, Глэдис, быть может, это немного бы его отрезвило!..

— Ты… ты считаешь? — робко спросила Глэдис. Пол был в такой ярости, что она даже слегка растерялась.

— Да, я так считаю, — отрезал Пол. — Хотя… хотя на самом деле он не пара тебе! Ты замечательная мать, и я уверен, что ты была этому самодовольному эгоисту примерной женой. А он… Он тебя просто недостоин!

Его голос грохотал в трубке, словно горный обвал, и Глэдис в испуге поежилась, хотя гневные тирады Пола имели к ней косвенное отношение.