Смятение

А это происходило достаточно часто. Глэдис очень хотелось поскорее закончить работу. С самого утра она то беседовала с медсестрами, то фотографировала детей в палатах, то снимала африканскую природу и лагерь. Она казалась очень занятой, но стоило Полу оказаться поблизости, как их взгляды непременно встречались, и тогда его словно опаляло огнем. В ее глазах было столько боли, столько затаенного страдания, что Пол принимался лихорадочно изобретать какие-то предлоги, которые позволили бы ему уехать. Но придумать он ничего не мог. Они продолжали встречаться по десять раз на дню и страдать от этого.

— К сожалению, — ответила Глэдис сдержанно. Пол остро ощутил, как глубоко он ее ранил. Ее, прекрасную и нежную, пришедшую ему на помощь, когда ему было трудно, со всей своей самоотверженностью и любовью.

А Глэдис уже отвернулась, чтобы он не замечал, как сильно дрожат ее губы. В тот самый миг, когда она увидела его в столовой, чувства ожили в ее душе с новой силой. Глэдис было ясно: это уже навсегда, и ничего поделать с собой она не сможет. Пол был ее единственной настоящей любовью, забыть которую Глэдис не сумела бы, проживи она хоть тысячу лет.

Между тем ужин закончился, столовая опустела, и они остались вдвоем. Глэдис по-прежнему не смотрела на него, и Пол неловко заерзал на стуле.

— Можно я задам тебе один вопрос? — спросил он.

— Какой?

— Откуда у тебя этот шрам? Раньше его не было…

Теперь, вблизи, Пол рассмотрел его как следует. Шрам был очень длинный и явно недавний. Часть его скрывали волосы — ее чудесные, золотые волосы цвета спелой пшеницы. Кроме того, как-то утром Пол видел Глэдис выходящей из своей палатки с ортопедическим корсетом на шее. (Она надевала его иногда, если начинали болеть позвонки.) — Что с тобой случилось, Глэдис? — Пол хотел коснуться шрама пальцами, но Глэдис отпрянула.

— Это дуэльный шрам, — сказала она, попытавшись обратить все в шутку, но Пол не улыбнулся. Он продолжал выжидательно смотреть на нее, и Глэдис неохотно сказала:

— Я попала в аварию.

— Когда? — Пол хотел знать точно. Все дурные предчувствия, которые он испытывал в тот день, вдруг ожили в нем. — Когда, Глэдис?!

— Довольно давно, — уклончиво ответила она, но Пол понял.

— Это было… тогда? — спросил он, чувствуя, как у него кружится голова, а к горлу подкатывает тошнота. Если бы он не сидел, а стоял, то, наверное, вынужден был бы схватиться за стол, чтобы не упасть.

— Да, в тот день, — неохотно подтвердила Глэдис.

— Когда ты… возвращалась?

— Да.

— О боже!.. — Пол в отчаянии и ужасе схватился за голову. — Я не должен был разрешать тебе садиться за руль в таком состоянии. Я должен был настоять! У меня было предчувствие, ноя…

— У меня тоже, — ответила Глэдис, думая о том, что он с ней сделал. Она могла погибнуть. Она чуть не погибла, но ей повезло.

Или скорее не повезло?

— Ты сильно разбилась?

— Достаточно сильно.

— Тогда почему ты ничего мне не сказала, когда звонила на следующее утро? — Пол вспомнил, какой слабый, прерывистый был у нее голос, и его сердце заныло от жалости и раскаяния.

— Потому что это была уже не твоя проблема.

— Мне очень жаль, Глэдис. Я… Мне просто нечего сказать…

— Пусть это тебя не беспокоит. Я уже поправилась, и теперь все нормально…

Но глаза выдавали ее. Душа ее была покрыта ранами гораздо более глубокими, чем шрам на виске. И раны эти продолжали кровоточить, хотя со дня, когда они расстались, прошло уже больше двух месяцев. Глэдис честно старалась забыть о том, что произошло, и, пока они с Полом были далеко друг от друга, ей это с грехом пополам удавалось. Однако теперь все началось сначала. Вернее, ничего не кончалось.

Особенно тяжело ей было смотреть ему в глаза. Никакие слова не могли бы ее обмануть. Пол продолжал любить ее, и от этого им обоим было только труднее. Глэдис не хотела ни в чем его винить. Но он пустил по ветру ее и свою жизнь, их счастье, их будущее — на это трудно было закрыть глаза.

Не поэтому ли Пол приехал сюда, подумала Глэдис. Убежать, спастись от того, от чего нельзя убежать, от чего нельзя скрыться, потому что это — в тебе… Она понимала его очень хорошо. Разве она сама не за этим приехала в Африку? Какая же горькая ирония в том, что они выбрали одно и то же место!

— Ну и что мы будем делать дальше? — спросила она, поворачиваясь к нему лицом. Здесь, в лагере, они просто не могли не встречаться, об отъезде кого-то из них даже речи быть не могло, следовательно, оставалось только…

— Терпеть, — ответил Пол, заглядывая ей в глаза. — Прости меня, Глэдис, я не мог знать, что встречу тебя здесь…

— Я тоже. Рауль предложил мне это задание неделю назад, и я согласилась. К счастью, Дуг и его, гм-м… подруга присмотрят за детьми, пока я буду отсутствовать. Они переехали в наш дом.

— Оба?! — поразился Пол.

— Да. — Глэдис немного помолчала. — Кстати, ты давно занимаешься доставкой продовольствия в госпиталь… и в другие места? — спросила она. Она уже знала, что все доставляемое приобретается на средства Пола. Она не знала только, как отразить это в своем репортаже.

— С марта месяца, — ответил Пол. — Я вернулся на яхту, но мне было очень тяжело сидеть и ничего не делать. Да и не могу же я оставаться на «Морской звезде» до конца жизни.

— А где сейчас твоя яхта?

— На Антибах. Я собирался позже совершить еще одно кругосветное путешествие. Сомневаюсь только, что это поможет… — Он грустно улыбнулся.

— Ничего, как-нибудь привыкнем… — сказала она, думая о том, что они оба находятся в безвыходном положении. Они приехали сюда с самыми лучшими намерениями, но судьбе было угодно наказать их за их добрые дела.

Глэдис подняла голову и с грустью посмотрела на Пола. Ну почему, почему все получилось именно так? На протяжении целых шести месяцев Пол был ее единственной надеждой и опорой, ее другом. Но потом он отнял у нее все, и ее сердце в придачу. Глэдис дорого бы дала за то, чтобы вернуть хоть часть того, что потеряла.

— Может быть, — добавила она негромко, — мы все-таки могли бы быть друзьями? С этого все начиналось, так пусть этим все и закончится. Вероятно, это просто предрассудок, но у меня такое ощущение, будто какая-то высшая сила свела нас здесь, чтобы мы помирились и попытались хотя бы отчасти исправить то зло, которое причинили друг другу.