– Я непременно его раздобуду, если только Билли опять выйдет на связь, – заверила его Робин. – Ты не собираешься перезванивать Чизуэллу? Он сказал, что уезжает на совещание.
– Очень хорошо бы выяснить, что ему понадобилось, но вопрос в том, найдется ли у нас промежуток для еще одного клиента, – сказал Страйк. – Надо подумать.
Он сцепил руки за головой и хмуро уставился в потолок, на котором солнечные лучи высветили паутину мелких трещин. Да плевать… Пусть застройщик решает, что с этим делать…
– Я направил Энди и Барклая следить за парнишкой Уэбстером. Барклай, кстати, хорошо справляется. Я получил от него отчет за полных трое суток, с фотографиями и всем прочим. Есть еще Врач‑Ловкач. Он пока не совершил ничего сенсационного.
– Очень жаль, – сказала Робин и тут же осеклась. – Нет, я оговорилась. Хотела сказать «очень хорошо». – Она протерла глаза и со вздохом продолжила: – Ох уж эта работа! Все этические нормы путает. Кто сегодня пасет Ловкача?
– Я собирался поручить это тебе, – сказал Страйк, – но вчера вечером позвонил клиент – видишь ли, забыл предупредить, что Ловкач улетел на симпозиум в Париж.
Не сводя глаз с потолка и в задумчивости морща лоб, Страйк продолжал:
– У нас не охвачена двухдневная конференция по высоким технологиям, которая начинается завтра. Что ты выбираешь: Харли‑стрит или Центр конгрессов в Эппинг‑Форесте? Если хочешь, можем поменяться. Что для тебя предпочтительнее: завтра походить за Ловкачом или посидеть среди сотен пропотевших айтишников в футболках с супергероями?
– Раз айтишники – значит сразу пропотевшие? – упрекнула его Робин. – От твоего приятеля Болта, например, ничем плохим не пахнет.
– Да он перед приходом к нам в офис дезодорантом обливается с головы до ног! – фыркнул Страйк.
Болт, младший брат Ника, школьного друга Страйка, произвел апгрейд их компьютеров и телефонов, когда бизнес круто пошел в гору. Он благоговел перед Робин, что не укрылось ни от нее, ни от Страйка.
Страйк перечислил и другие рабочие возможности, все так же потирая подбородок.
– Перезвоню‑ка я Чизуэллу – хотя бы узнаю, что ему нужно, – решил он наконец. – Как знать: вдруг это нечто более весомое, чем адвокат со своей гулящей женой. А ведь этот законник у нас следующий на очереди, правда?
– Либо он, либо эта американка, которая замужем за дилером «Феррари». Они на равных.
Страйк вздохнул. Супружеская неверность составляла основную часть их заказов.
– Надеюсь, Чизуэллу жена не наставляет рога. Такие дела уже в зубах навязли – хочется перемен.
Когда Страйк вставал с дивана, ему вслед, как обычно, понеслись звуки газовой атаки. Входя к себе в кабинет, он услышал вопрос Робин:
– А мне, получается, завтра с документацией работать?
– Если ты не против, – ответил Страйк, плотно закрывая за собой дверь.
Робин в приподнятом настроении вернулась за компьютер. На Денмарк‑стрит уличный музыкант запел «No Woman, No Cry», и ей показалось, что во время разговора про Билли Найта и Чизуэллов они сделались теми же Страйком и Робин, какими были год назад, до ее увольнения, до венчания с Мэтью.
Между тем Страйк из кабинета позвонил Джасперу Чизуэллу, который снял трубку почти мгновенно.
– Чизл! – рявкнул он.
– Говорит Корморан Страйк, – сказал детектив. – Вы только что разговаривали с моим партнером.
– Да‑да, – подтвердил министр культуры; судя по всему, он ехал в автомобиле. – У меня есть для вас работа. Но это не телефонный разговор. Сегодня, к сожалению, я занят с утра до вечера, а завтра меня устроит.
«Ob‑observing the hypocrites…», – выводил уличный певец. «Наблюдая за ханжеством…»
– Сожалею, но завтра нет никакой возможности. – Страйк наблюдал, как в ярком солнечном свете кружатся пылинки. – До пятницы не будет ни минуты. Вы можете хотя бы в общих чертах обрисовать суть дела, господин министр?
Чизуэлл ответил с напряженностью и гневом:
– Разговор не телефонный. Я приму ваши условия, если вопрос только в этом.
– Это вопрос не денег, а времени. До пятницы я очень плотно занят.
– Ох, я вас умоляю…
Вдруг Чизуэлл отстранил трубку, и до слуха Страйка донеслось злобное шипение, обращенное к кому‑то другому:
– Здесь налево, болван! Нале… чтоб тебе!.. Не трудись, я пешком. Пешком дойду, черт тебя дери, открывай дверь!
На заднем плане Страйк услышал нервный мужской голос:
– Простите, господин министр, но там был знак «въезд запрещен».
– Умолкни! Открывай… дьявольщина… открывай же дверь!
Вздернув брови, Страйк выжидал. Он услышал, как хлопнула дверца автомобиля, как затопали торопливые шаги, а потом Джаспер Чизуэлл вновь заговорил в трубку.
– Дело не терпит отлагательств! – прошипел он.
– Если оно не может потерпеть до пятницы, то вам, к сожалению, остается только обратиться в другое агентство.
«My feet is my only carriage», – выводил певец. «И носят меня лишь ноги».
Помолчав, Чизуэлл в конце концов процедил:
– Мне нужны именно вы. При встрече объясню, но… ладно, в пятницу так в пятницу, если иначе никак. Найдете меня в клубе «Прэттс». Приходите к двенадцати, ланч с меня.
– Хорошо, – согласился Страйк, уже заинтригованный. – До встречи.
Он вышел в приемную, где Робин сортировала почту и вскрывала конверты. Когда Страйк сообщил ей о результатах разговора, она сразу погуглила «Прэттс».
– Я думала, таких заведений больше не существует, – в недоумении произнесла она, бегая взглядом по монитору.
– Каких заведений?
– Это клуб для джентльменов… причем весьма консервативный… Женщины допускаются только в сопровождении членов клуба и только в обеденное время… А кроме того… – Робин стала зачитывать из «Википедии»: – «Во избежание недоразумений весь обслуживающий персонал, исключительно мужской, откликается на имя Джордж».
– А если наймут женщину?
– Такое однажды произошло – в восьмидесятых, – продолжила Робин с насмешливым неодобрением. – Ее нарекли Джорджиной.
9
И лучше для тебя, чтобы ты не знала. Лучше для нас обоих.
Генрик Ибсен. Росмерсхольм
В половине двенадцатого Страйк, свежевыбритый, в деловом костюме, вышел из станции метро «Грин‑парк» и двинулся по Пиккадилли. Двухэтажные автобусы проезжали мимо витрин роскошных магазинов, сбывающих всякую дребедень под шум олимпийской лихорадки: шоколадные медали в золотой фольге, башмаки с британским флагом, старинные спортивные плакаты; тут и там мелькал изломанный логотип, который Джимми Найт сравнил с разбитой свастикой.
Чтобы не опоздать в клуб «Прэттс», Страйк выехал заблаговременно: натертая протезом культя болела уже двое суток. Два дня назад он понадеялся, что во время научно‑технической конференции в Эппинг‑Форесте, где ему предстояло торчать с утра до вечера, можно будет хоть изредка присесть и разгрузить ногу, однако из этого ничего не вышло. Объектом его был недавно уволенный партнер недавно созданной компании, подозреваемый в попытке продать конкурентам ключевые функции нового приложения. Страйк не один час таскался от стенда к стенду вслед за этим парнем, фиксируя все его передвижения и действия, а сам только и ждал, чтобы тот утомился и присел. Однако начиная с кофейни, где посетители стояли за высокими столами, и заканчивая суши‑баром, где все – опять же стоя – брали пальцами суши из пластиковых коробочек, объект провел восемь часов на ногах. Вернувшись накануне с Харли‑стрит после многочасового топтания на одном месте, Страйк, понятное дело, вечером чувствовал себя паршиво и еле‑еле смог удалить гелевую прокладку между культей и искусственной голенью. Сейчас, проходя мимо элегантной, почти белой аркады отеля «Ритц», он лелеял надежду, что в клубе «Прэттс» найдется хоть одно большое, удобное кресло.
Комментариев нет