Разумеется, положение самого известного частного детектива в Лондоне имело и свои положительные стороны. После судебного процесса в агентство Страйка устремился поток новых клиентов, и сыщик со своей помощницей Робин уже не справлялись со всеми заказами. Коль скоро Страйку настоятельно рекомендовали на некоторое время залечь на дно, он с полгода в основном сидел у себя в конторе, пока нанятые им сотрудники – главным образом из среды отставных полицейских и военных, а также из мира частного сыска – выполняли практически всю работу, тогда как он сам, подключаясь к ним только под покровом темноты, брал на себя бумажную волокиту. Через год работы на износ Страйк, возглавлявший теперь расширенный штат, сумел дать Робин солидную прибавку, расплатиться с последними долгами и купить тринадцатилетний «БМВ» третьей серии.
В глазах Люси и знакомых Страйка наличие автомобиля и штата сотрудников означало, что сыщик наконец‑то достиг полного благополучия. Но в действительности после оплаты немыслимо дорогого гаража в центре Лондона и выдачи заработной платы сотрудникам у Страйка не оставалось почти ничего: он по‑прежнему занимал две комнатушки над своим кабинетом и готовил еду на одноконфорочной газовой плитке.
Постоянной головной болью были растущие запросы внештатных сотрудников и весьма пестрый состав мужчин и женщин, на которых могло рассчитывать его агентство. Страйк нашел только одного человека, к которому обращался более или менее постоянно: Энди Хатчинс, тощий, нелюдимый отставной полицейский десятью годами старше своего нового босса, пришел к нему по рекомендации инспектора сыскной полиции Эрика Уордла, старого знакомого Страйка из столичного полицейского управления. Хатчинс воспользовался правом на досрочное увольнение из силовых структур, когда у него вдруг стала отказывать левая нога, после чего врачи поставили ему диагноз: рассеянный склероз. Явившись в контору по объявлению, Хатчинс предупредил Страйка, что не всегда сможет выходить на задания: болезнь, сказал он, штука непредсказуемая, хотя в последние года три рецидивов не было. Он сидел на особой низкожировой диете, которая в глазах Страйка выглядела просто карательной мерой: ни мяса, ни сыров, ни шоколада, ничего жареного. Методичный и терпеливый, Энди не нуждался в постоянном контроле, чего нельзя было сказать о других работниках, за исключением Робин. У Страйка до сих пор не укладывалось в голове, что она, придя к нему секретаршей на временную замену, стала его деловым партнером и незаменимой помощницей.
А остались ли они друзьями – это уже другой вопрос.
Через два дня после свадьбы Робин и Мэтью, скрываясь от настырных журналистов, Страйк вынужден был покинуть свою квартиру, где не мог даже включить телевизор, потому что на всех каналах трепали его имя. Не поддаваясь на приглашения друзей и сестры, он нашел прибежище в гостинице «Трэвелодж» у станции метро «Монумент». Там его ожидало желанное уединение, там он смог отоспаться и осушил девять банок лагера, причем с каждой опустошенной жестянкой, которая с убывающей точностью летела в помойное ведро, у Корморана нарастало желание побеседовать с Робин.
После того как они обнялись на лестнице – Страйк не раз вспоминал тот случай, – общаться им не доводилось. Он не сомневался, что у Робин сейчас чертовски трудное время, – она застряла в Мэссеме и решала, что делать дальше: то ли подавать на развод, то ли пытаться аннулировать брак или настаивать на продаже общей квартиры, отбиваясь от журналистов и родни. Что сказать ей при следующей встрече, Страйк еще не придумал. Он только знал, что хочет услышать ее голос. В сумеречном состоянии, обшарив свой рюкзак, он обнаружил, что при поспешном бегстве из своего жилища после нескольких бессонных ночей не захватил с собой зарядного устройства для телефона. Но это его не остановило: набрав номер справочной службы, он кое‑как, не с первого раза, внятно сформулировал свой запрос, а после этого позвонил в родительский дом Робин.
К телефону подошел ее отец.
– Здрасть… Можно Робин?
– Робин? Ее, к сожалению, нет дома – уехала в свадебное путешествие.
Страйк плохо понимал, что ему говорят.
– Алло? – напомнил о себе Майкл Эллакотт и раздраженно добавил: – Опять пресса? Моя дочь в настоящее время за рубежом, попрошу больше сюда не звонить.
Повесив трубку, Страйк продолжал вливать в себя пиво, пока не отключился.
Гнев и досада не покидали его несколько дней, хотя кто угодно мог бы ему сказать, что он не имеет права вторгаться в личную жизнь своих подчиненных. Но Робин покорно села в самолет вместе с человечишкой, которого он про себя называл не иначе как «мудилой». И тем не менее, отсиживаясь, пока его имя не забыли новостные программы, в «Трэвелодже», с запасом пива и новым зарядным устройством, он все время ощущал на себе какой‑то груз, очень похожий на депрессняк.
Чтобы только избавиться от навязчивых мыслей о Робин, Страйк в конце концов нарушил свою добровольную ссылку, приняв приглашение, от которого в другое время уклонился бы любым способом: согласился поужинать с инспектором сыскной полиции Эриком Уордлом, его женой Эйприл и их приятельницей Коко. Страйк не сомневался: встреча задумывалась ради банального сводничества. Коко и раньше допытывалась у Уордла, стоит ли ей рассчитывать на внимание Страйка.
Миниатюрная, гибкая, очень хорошенькая, с томатно‑рыжими волосами, она работала в тату‑салоне, а в свободное время танцевала стриптиз. Страйк мог бы распознать сигналы опасности. Еще ни капли не выпив, она стала вести себя чересчур смешливо, даже истерически. С такой же легкостью, с какой Страйк выпил девять банок «Теннентс», он привел ее к себе в «Трэвелодж» и уложил в постель.
Потом Коко домогалась его чуть ли не месяц. Страйк был отнюдь не в восторге, хотя, когда ты залег на дно, скрываясь от прессы, временным подругам не так‑то просто тебя выцепить.
По прошествии года Страйк так и не понял, почему Робин не уходит от Мэтью. Оставалось только предположить, что она, ослепленная глубиной своих чувств, не видит его истинной сущности. Что же до Страйка, у него завязались новые отношения, длившиеся уже десять месяцев. После расставания с Шарлоттой, единственной, кого он рассматривал в качестве будущей жены, таких длительных связей у него не случалось.
Эмоциональная дистанция между сыщиком и его напарницей стала простым фактом повседневного существования. Робин как сотрудница не вызывала никаких нареканий. Все его указания она выполняла быстро и тщательно, проявляя инициативу и сообразительность. Вместе с тем он стал замечать у нее какие‑то несвойственные ей прежде черты. В его напарнице появилась едва заметная нервозность, а однажды, когда дело коснулось распределения обязанностей между ею и другими работниками, он даже встревожился, перехватив нехарактерный для нее отсутствующий взгляд. Он знал некоторые симптомы посттравматического стресса, а ведь она пережила два нападения, грозившие смертельным исходом. В Афганистане, потеряв полноги, он тоже временно утратил контроль над сознанием – и вдруг, стремительно и внезапно выхваченный из реальности, перенесся к тем считаным секундам обостренного предчувствия и ужаса, которые предшествовали взрыву его «викинга», инвалидности и окончанию военной карьеры. С той поры он терпеть не мог сидеть рядом с водителем и до сих пор видел во сне кровь и смертельную агонию, от чего просыпался в поту.
Комментариев нет