Мне было противно, что он думает, будто у нас обоих теперь есть свои мужские секреты.
– Можно я потом доем? В меня больше не влезет.
Он кинул на меня разочарованный взгляд. Наша новая мужская дружба была еще слишком хрупкой, и я вмиг ее разрушил.
У себя в комнате я смотрел на снег за окном и думал о том, что было в этот день год назад.
* * *
Снег пошел, как только стало темнеть. Кататься на целине было небезопасно само по себе, но в условиях полного отсутствия видимости это было чистым безумием.
– А чего ты поднялся, если не собирался ехать? – потребовал ответа Росс.
Брат всегда придерживался такой стратегии – сначала выставить меня дураком, а уж потом поговорить.
– Я думал, ты хочешь ехать по трассе, как обычно…
– Это и есть мое «как обычно», – передразнил он меня ноющим тоном.
– Но не в таких условиях. Это довольно опасно…
– «Довольно опасно»! – снова передразнил он меня. Потом его обычный издевательский прием, фраза, которой он вынуждал меня пойти на любой риск вопреки моему желанию: – Господи, да ты просто жалкий слабак!
Росс осмотрел склон. Я тоже осмотрел. Потом он взглянул на меня с вызовом:
– Кто последний, тот расплачивается в баре! – Он натянул на лицо маску и стартовал еще до того, как я успел приготовиться, как и в любых наших соревнованиях.
И я почти поехал за ним. Почти. Но не поехал.
Я так часто слышал эту издевку, что она потеряла силу. Я даже не поехал по трассе. Чувство победы над собой развеялось, пока я ехал один на подъемнике вниз, сквозь густой темный туман, будто признал наконец свое поражение.
В отеле я сел в баре у окна, вглядываясь в темноту.
Вскоре меня нашли мама с папой. Мама весь день провела в спа и была вся розовая и блестящая. Отец спустился вниз, как только пошел снег, и уже успел помыться и переодеться к ужину.
– Где Росс?
– Он решил спуститься на лыжах. А я устал и поехал на подъемнике.
Я не сказал, что Росс поехал по целине, решив не беспокоить их напрасно.
Примерно через час мама начала нервничать и поглядывать на часы.
– Он, наверное, кого‑нибудь встретил и поехал в бар, – сказал я.
– Или вернулся в номер переодеться, – предположил папа.
– Кажется, небо проясняется, – проговорила мама. – Может быть, он укрылся где‑нибудь переждать буран?
Мы наперебой предлагали возможные причины его долгого отсутствия.
Думаю, мы все испугались за Росса. Мама не хотела, чтобы все сочли ее паникершей, отец не желал ставить под сомнение храбрость и мастерство старшего сына, а мое беспокойство росло еще и оттого, что я не все им сказал.
– Может быть, пора известить какие‑то службы? – спросил я наконец. – Просто мне кажется, он собирался ехать по целине…
– Что? Почему ты раньше не сказал?!
Отец уже решил обвинить во всем меня.
Пока мы поняли, что нужно делать в таких случаях, и отправили спасателей на поиски Росса, прошло уже три часа с того момента, когда я видел его в последний раз. Они нашли его в девять вечера. Он был еще жив, но сильно замерз. У него была сломана рука и разбита голова. Как оказалось, буквально через минуту после нашего расставания Росс врезался на полной скорости в дерево. Они смогли точно определить время, потому что у него разбились и остановились в этот момент часы. И я всегда думал, что он мчался вниз, все время оглядываясь назад, проверяя, не догоняю ли я его, и упустил ту долю секунды, когда еще можно было увернуться и избежать столкновения.
– Почему ты отпустил его? – закричала на меня мама, как только увидела носилки.
– Одного! – возмущенно добавил отец.
Конечно, они не могли не понимать, что я не смог бы его удержать, но им нужно было обвинить кого‑то в том, что произошло. Росса нельзя было обвинить, было очевидно, что он умрет. А те, что погибают молодыми, должны оставаться героями.
7
Декабрь 1997 г.
ТЕСС
В рождественское утро меня разбудил звон посуды, доносившийся с кухни. Я выпрыгнула из кровати и в одной ночной рубашке, босая, бросилась вниз. На кухне мама сидела на корточках перед дверцей духовки, проверяя, как готовится индейка. Она обернулась и улыбнулась мне:
– Как прошла всенощная?
– Я знала, что это неправда! – Меня разрывало от счастья, и я побежала к ней, раскинув руки. Потом я проснулась, и шар безграничного счастья, в котором я находилась, разбился, оставив тяжелое разочарование.
В комнате было темно, праздничное покрывало было тяжелее моего будничного. Снизу доносились звон посуды и аромат жареной индейки. Я вспомнила, что нахожусь в гостевой комнате О’Нилов.
Интересно, сколько длился мой сон? Секунду или несколько минут? Как мой мозг смог это провернуть? Как мое спящее сознание создало эту историю из привычных запахов и звуков? И почему я так быстро проснулась? Я закрыла глаза, пытаясь снова вызвать мамино видение, но все было напрасно.
«А вдруг это знак?» – подумала я.
Мама могла мне сказать что угодно, но она упомянула церковную службу.
Хоуп спала рядом со мной.
– С Рождеством, Три! – сказала она, едва открыв глаза. – С Рождеством! – радостно повторила Хоуп.
Мне кажется, я никогда не видела, чтобы Хоуп грустила. Она могла упрямиться, злиться, но такой она была всегда. Иногда я смотрела на свою сестру и думала: скучает ли она вообще по маме? Я не спрашивала, потому что если она этого просто не осознавала, то мой вопрос навел бы ее на эту мысль. И тогда я спрашивала себя: если пятилетний ребенок может это пережить и забыть, то почему не можешь ты?
– Как прошла всенощная? – спросила миссис О’Нил, когда мы собрались в гостиной, чтобы открыть подарки.
– Как обычно, – не моргнув глазом ответила Долл.
Врать у нее всегда получалось лучше, чем у меня. Она не стала придумывать причины, объясняющие наше отсутствие на службе, а просто сделала ставку на то, что никто не заметил, что нас там не было, или не скажет об этом родителям.
Я подумала, может быть, чувство вины за то, что вместо всенощной службы мы вчера провели вечер в пабе, побудило мое подсознание явить образ мамы и ее слова о службе? Но я по‑прежнему очень явственно ощущала ее присутствие, и это сбивало с толку.
– А где мои подарки? – спросила Хоуп.
На деньги, полученные от папы, я купила для Хоуп проигрыватель компакт‑дисков от отца и диск с подборкой рождественских песен от себя. Санта‑Клаус подарил ей набор конфет в ярком мешке в форме носка, но, конечно, он его принес не к нам домой и не к О’Нилам – у нас не было дымоходов. Хоуп в этом смысле была совершенно лишена фантазии, и мысль о том, что по дому ночью крадется чужой дядька с бородой, приводила ее в ужас.
Комментариев нет