Сближение

Пока неуклюжий транспортер продолжал путь, Тарент ощупал кончиками пальцев бумажку, которую с такой силой сунули ему в руку, покрутил листок, свернул в тонкий конус с острым концом, на миг позабыв о том, как именно тот попал к нему. Наконец Тарент развернул записку, разгладив на бедре.

Слова были написаны корявым почерком, явно в спешке: «Я направляюсь в АМП Халл. Хотите со мной? На Ферму Уорна можно не ехать».

Записку могла передать только женщина, сидевшая впереди. Тарент смял бумажку и снова посмотрел ей в затылок, замотанный платком, туда, где ее рука касалась шеи. Когда Тарент наблюдал за ней раньше, то без устали движущиеся пальцы казались ему нервной привычкой, но теперь он задумался: а что если она пыталась передать ему сигнал?

Тарент вспомнил первое впечатление от этой женщины, ощущение, будто она не выпускает его из виду. Она общалась с ним исключительно холодно, и тут вдруг записка. Он пристально взглянул на нее, не мог отвести глаз. Если не считать беспокойных пальцев, то она не двигалась и явно не замечала чужого внимания.

Если бы Тарент поднял руку, то мог бы дотронуться до этих пальцев, коснуться шеи и волос.

Ничего не произошло, ничего не изменилось. Вскоре он задремал, впал в состояние на грани сна, но без сновидений, когда он лишь наполовину осознавал происходящее вокруг: движения транспортера, вибрацию и шум мотора, рывки вперед или назад, когда меняли передачи. В голове вертелись неясные мысли об этой женщине, такой близкой и такой далекой. Хотите со мной? Куда? Вопросительный знак превращал фразу в предложение, а не в приказ. Приглашение из Халла? В других обстоятельствах он воспринял бы записку как флирт, но ведь эта самая женщина бесцеремонно проверила его лицензию. Одно он сейчас знал точно: ему строго предписано явиться для отчета в контору под эгидой УЗД, которая называлась Ферма Уорна и располагалась в Линкольнширской пустоши. В записке говорилось, что туда можно не ехать. Но он не понимал, почему.

Тарент полностью очнулся, когда транспортер внезапно замедлил ход и остановился, визг двигателя стих. Полуприкрыв глаза, зевая, Тибор заметил военных: два молодых морских пехотинца стояли настороже, одетые в маскировочный камуфляж, бронежилеты и кевларовые щитки, лица их скрывали маски, а в руках они держали винтовки на изготовку.

Остальные пассажиры заерзали на сиденьях, им тоже не терпелось наконец выбраться из «Мебшера». Теперь, когда бронетранспортер стоял тихо и неподвижно, Тарент чувствовал себя в ловушке. Систему кондиционирования отключили, вентиляторы перестали дуть. Казалось, снаружи холодно.

Тибор снова прильнул к окну и увидел Хамида, подписывавшего ворох документов. Между ним и караульным завязался какой‑то спор, но без злобы. Судя по жестам, речь шла о бронетранспортере, в котором они сидели.

Через несколько минут двое гражданских чиновников в защитных костюмах и с дыхательными аппаратами протиснулись через люк в тесный пассажирский отсек, от чего Тарент, сидевший близко ко входу, ощутил долгожданный порыв свежего воздуха. Это были мужчина и женщина. Женщина надела хиджаб, и он вместе с кислородной маской и защитными очками полностью скрывал лицо. Мужчина был одет в темную рабочую куртку с нанесенной по трафарету надписью «Министерство обороны» на нагрудном кармане. Оба в руках держали большие баллончики с каким‑то аэрозолем – мужчина опрыскал им все углы пассажирского отсека, а женщина распылила вещество на четырех пассажиров. Тарент задержал дыхание, как только понял, что сейчас произойдет, но больше всего думал о том, как защитить камеры. Неминуемо ему все же пришлось сделать вдох. Аэрозоль оказался порошкообразным, на вкус чуть едким и вызывал жжение, попадая на кожу. Тарент и его спутники закашлялись, а женщина опрыскала их снова.

Затем их оставили приходить в себя. По громкой связи было слышно, как Хамид и Ибрагим кашляют в кабине управления. Ибрагим громко попросил прощения, но не за действия чиновников, а за свои недобрые помыслы.

Им разрешили выйти. Несмотря на то что Тарент сидел ближе всех к люку, он пропустил остальных вперед. Женщина прошла мимо, не проронив ни слова и не взглянув в его сторону.

7

«Мебшер» припарковался рядом с длинным кирпичным зданием с плоской крышей. Повсюду росли деревья: и вокруг зданий, и вдоль двух или трех дорожек, которые вели в разные стороны. Ветер качал ветки крон. Тарент сделал глоток свежего воздуха, пытаясь восстановить дыхание. Легкие все еще не отошли от действия химического спрея. Он улавливал запах на своей одежде, волосах, лице и губах. Вернулось то чувство, которое появилось после возвращения в Британию – кто‑то другой контролировал его жизнь и решал, что ему делать. Тем не менее он также был убежден, что ни один из тех, с кем ему пришлось столкнуться за последние несколько дней, не имел ни малейшего представления о том, чем Тарент занимался за границей, какой там царил хаос, какие ужасы ему довелось увидеть и испытать, и о бедственном положении, в котором оказались многие части мира. Половина Европы была, в сущности, необитаема. Большинство людей, способных жить в условиях умеренных температур, на сузившихся и извилистых полосках пригодной для существования суши в Северном и Южном полушариях, теперь уходили с опустошенных территорий, цепляясь за остатки того, что знали. Теперь людей не интересовали другие части мира, любопытство почти умерло, скрытое необходимостью самосохранения.

Белый геодезический купол и две огромные спутниковые тарелки виднелись из‑за деревьев.

Остальные пассажиры шагали впереди. Тарент проследовал за ними через дверь, которую охранял офицер полиции, а потом вдоль коридора. Женщина чуть замешкалась и оглянулась, без слов задав Тибору вопрос.

Тот покачал головой, а потом уклончиво махнул рукой.

Она тут же отвернулась, поправила сумку, висевшую на плече, и, ускорив шаг, оттеснила своего спутника, направившись в одну из комнат впереди.

За этим последовал долгий процесс оформления. Нужно было не только предъявить удостоверение личности, но еще и подписать отказ от свободы передвижения и свободы информации. Американец сначала возразил, ссылаясь на решение Верховного суда США, но потом согласился сотрудничать. Каждому выдали пропуск, который предписали повесить на шею и носить, не снимая, постоянно, даже в постели. Тарент испытал облегчение и удивление, когда его фотоаппаратуру не стали осматривать или изымать.

Они приехали во второй половине дня. Впереди маячил вечер, а занять себя особо было нечем. Тарент никого не знал, а на каждой двери и на большинстве стен висели внутренние правила Лонг‑Саттона, перечислявшие все запрещенные виды деятельности и зоны. Таренту выделили комнату в одном из корпусов общежитий, столь же скудно обставленную, как подземный номер в бедфордской гостинице, но поменьше.

Тибор снял одежду, какое‑то время полежал обнаженным, а потом принял душ, после чего все еще голый, но с обязательным пропуском, болтавшимся на шее, валялся на кровати, запрокинув голову так, чтобы видеть деревья. В комнате стало жарковато, но никаких кондиционеров не нашлось, а все окна были закрыты намертво.