Полиция

А теперь наступила зима, и вместе с ней пришло ощущение, что снег замел все следы. Холодные следы. Никаких следов. Именно это сказала на пресс‑конференции Беата Лённ: удивительное отсутствие улик. Конечно, они проверили всех, кто так или иначе был связан с делом Сандры: подозреваемых, родственников, друзей и даже коллег Веннеслы, работавших над этим делом. Но и это не принесло результатов.

В кабинете стало тихо, и по лицу пациента Столе Эуне понял, что тот только что задал какой‑то вопрос и ожидает ответа психолога.

– Хм, – сказал Эуне, оперся подбородком о кулак и посмотрел в глаза собеседнику. – А что вы сами об этом думаете?

Во взгляде пациента появилось беспокойство, и на мгновение Эуне испугался, не попросил ли он стакан воды или что‑нибудь в этом духе.

– Что я думаю о том, что она улыбается? Или о ярком свете?

– И о том и о другом.

– Иногда мне кажется, что она улыбается, потому что я ей нравлюсь. А иногда я думаю, что улыбается потому, что хочет, чтобы я что‑то сделал. Но когда она перестает улыбаться, в ее глазах гаснет тот яркий свет и ничего узнать уже невозможно: она не хочет больше говорить. Так что я думаю, все дело в усилителе. Или нет?

– Э… в усилителе?

– Да. – Пауза. – О котором я рассказывал. Тот, который папа выключал, входя ко мне в комнату со словами, что эту пластинку я слушаю уже долго и что у любого безумия есть границы. И я сказал, что видел, как маленький красный огонек рядом с кнопкой «выключить» слабел, а затем совсем исчезал. Как глаз. Или закат солнца. В такие моменты я думал, что скучаю по ней. Именно поэтому в конце сна она немеет. Она – это усилитель, затихающий, когда папа его выключает. И потом я не могу с ней разговаривать.

– Вы слушали пластинки и думали о ней?

– Да. Постоянно. До тех пор, пока мне не исполнилось шестнадцать. И не пластинки, а пластинку.

– «Темная сторона Луны»?

– Да.

– Но ей вы были не нужны?

– Не знаю. Судя по всему, нет. Во всяком случае, тогда.

– Хм. Наше время истекло. Я дам вам кое‑что прочитать к нашей следующей встрече. И еще я хочу, чтобы мы сочинили новое окончание истории, которая вам снится. Она заговорит. Она что‑нибудь вам скажет. Что‑нибудь, что вам хотелось бы от нее услышать. Что вы ей нравитесь, например. Можете поразмышлять немного над этим к следующему разу?

– Хорошо.

Бизнесмен поднялся, взял с вешалки пальто и пошел к двери. Эуне сел за письменный стол и посмотрел на расписание приема пациентов на экране монитора компьютера. Оно было почти целиком заполнено, вот тоска‑то! Эуне нашел этого пациента в расписании. Пауль Ставнес.

– На следующей неделе в то же время вас устроит, Пауль?

– Да, конечно.

Столе занес его в расписание. Когда он оторвал глаза от компьютера, Ставнеса уже не было в кабинете.

Столе встал, взял газету и подошел к окну. Куда, черт подери, подевалось обещанное глобальное потепление? Он опустил взгляд на газетную страницу, но внезапно не выдержал и отбросил ее в сторону. Газеты писали об этом неделями и месяцами. Уже достаточно. Забит до смерти. Сильные удары по голове. У Эрленда Веннеслы остались жена, дети и внуки. Друзья и коллеги в шоке. «Сердечный и дружелюбный человек». «Его невозможно не любить». «Добрый, порядочный и толерантный, у него не было врагов». Столе Эуне сделал глубокий вдох. «There is no dark side of the moon, not really. Matter of fact, it’s all dark».

Он посмотрел на телефон. У них есть его номер. Но телефон молчал. Совсем как та девушка из сна.

Глава 4

Начальник отдела по расследованию убийств Гуннар Хаген провел ладонью по лбу и дальше, по пустынной лагуне посреди волос. Пот, собравшийся на руке, осел на плотном атолле волос на затылке. Перед ним сидела следственная группа. Если бы это было типичное убийство, в нее входило бы человек двенадцать. Но убийство коллеги не являлось типичным, и в зале К‑2 не было ни одного свободного стула. Здесь собралось чуть меньше пятидесяти человек. Если считать заболевших, то в группе было пятьдесят три полицейских. Скоро заболевших станет больше – сказывается давление со стороны СМИ. Единственным позитивным моментом в этом деле до сих пор было то, что два крупнейших норвежских подразделения по расследованию особо тяжких преступлений – отдел по расследованию убийств Полицейского управления и Крипос – значительно сблизились. Любое соперничество было забыто, и в первый раз они работали единой группой, ставя перед собой всего одну цель – найти того, кто убил их коллегу. Первые недели группа работала активно и с огоньком, и Хаген был убежден, что дело будет раскрыто очень быстро, несмотря на практически полное отсутствие технических улик, свидетелей, возможных мотивов, возможных подозреваемых и возможных или невозможных зацепок. Просто потому, что желание раскрыть это убийство было колоссальным, сеть состояла из очень мелких ячеек, а ресурсы, предоставленные в распоряжение полиции, были практически безграничными. И все же…

Серые, усталые лица перед ним выражали апатию, которая на протяжении последних недель становилась все очевиднее. А вчерашняя пресс‑конференция, ужасно похожая на капитуляцию и мольбу о любой помощи, не способствовала поднятию боевого духа. Сегодня еще двое ушли на больничный, а ведь эти люди не из тех, кто утирает сопливый нос полотенцем. Кроме того, дело Густо Ханссена перешло из разряда раскрытых в разряд нераскрытых, после того как Олега Фёуке выпустили на свободу, а Крис Редди по прозвищу Адидас отказался от своего признания. Да, был один позитивный момент в деле Веннеслы: убийство полицейского настолько затмило убийство наркомана Густо, что пресса ни слова не написала о том, что последнее опять считается нераскрытым.

Хаген посмотрел на бумагу, лежащую перед ним на кафедре. На ней было написано две строчки. И все. Утренняя летучка в две строчки.

Гуннар Хаген прочистил горло:

– Доброе утро, ребята. Большинству из вас уже известно, что после вчерашней пресс‑конференции мы получили несколько сообщений. В общей сложности восемьдесят девять, и многие из них уже проверяются.

Ему не было нужды говорить то, что все уже знали: что после трех месяцев работы они полностью исчерпали идеи и что девяносто пять процентов сообщений были бредом собачьим. По любому делу в полицию звонят обычные психи: алкаши, люди, желающие очернить человека, у которого увели девушку, или соседа, который пропустил свою очередь уборки лестницы, шутники или просто люди, которые хотят получить немного внимания, поговорить с кем‑нибудь. Под «многими» он имел в виду четыре. Четыре сообщения. И когда он сказал «проверяются», он врал: они уже были проверены. И привели именно туда, где они сейчас находятся, – в никуда.