Полиция

– Так сказал мальчишка, – ответила Беата Лённ.

Она потопала ногами по снегу и посмотрела на освещенную трассу, на которой ее одетые в белое коллеги почти сливались со снегом.

– Нашли следы? – спросил начальник отдела таким тоном, будто ответ был ему уже известен.

– Множество, – сказала Беата. – Кровавый след тянется на четыреста метров вверх, к верхней точке подъемника, и на четыреста метров вниз, сюда.

– Я имею в виду менее очевидные следы.

– Следы на снегу, ведущие от парковки по тропинке прямо сюда, – ответила Беата. – Рисунок подошв идентичен рисунку на ботинках жертвы.

– Он пришел сюда в ботинках?!

– Да. И пришел один, здесь есть только его следы. На парковке стоит красный «гольф», мы проверяем, кому он принадлежит.

– Никаких следов преступника?

– Что скажешь, Бьёрн? – спросила Беата, повернувшись к Хольму, который шел к ним с рулоном ленты полицейского оцепления в руках.

– Не‑а, пока нет, – произнес он запыхавшимся голосом. – Других следов ног нет. Но много следов лыж, понятное дело. Пока никаких видимых отпечатков пальцев, волос или волокон одежды. Может, найдем чего на зубочистке. – Он указал на стойку, торчащую изо рта убитого. – Ну, еще будем надеяться, что патологоанатомы что‑нибудь отыщут.

Гуннар Хаген поежился:

– Вы говорите так, будто уже не рассчитываете найти следы.

– Ну, – произнесла Беата Лённ, и это «ну» Хагену было знакомо: так Харри Холе обычно предварял плохие новости. – На предыдущем месте преступления мы тоже не нашли ни ДНК, ни отпечатков пальцев.

Хаген не знал, от чего он содрогнулся: то ли от холода, то ли оттого, что приехал сюда прямо из теплой постели, то ли от слов, только что произнесенных его главным криминалистом.

– Что ты хочешь сказать? – спросил он твердым голосом.

– Я хочу сказать, что знаю, кто это, – ответила Беата.

– Мне кажется, ты говорила, что не нашла документов убитого.

– Да. И я не сразу его узнала.

– Ты? Мне казалось, ты никогда не забываешь лиц?

– Fusiform gyrus может запутаться, если обе скулы повреждены. Но это Бертиль Нильсен.

– Кто это?

– Именно поэтому я тебе и позвонила. Он… – Беата Лённ глубоко вдохнула.

«Не надо, не говори», – подумал Хаген.

– Полицейский, – закончил за Беату Бьёрн Хольм.

– Работал полицейским в Недре‑Эйкере, – сказала Беата. – Было одно убийство как раз перед тем, как ты пришел в отдел по расследованию убийств. Нильсен связался с Крипосом, чтобы поделиться своими выводами: он считал, что то дело было очень похоже на изнасилование, которое он расследовал в Крукстадельве, и предлагал приехать в Осло и оказать помощь в расследовании.

– И?

– Дал маху. Он приехал, и все дело тихо застопорилось. Убийца или убийцы так и не были найдены.

Хаген кивнул:

– Где…

– Здесь, – сказала Беата. – Изнасилована в будке и расчленена. Одну часть тела нашли в местном озере, другую – в километре к югу, третью – в семи километрах в противоположном направлении, у Ауртьерна. Поэтому родилось предположение, что убийц было несколько.

– Точно. И это произошло…

– …именно сегодня.

– Сколько…

– Девять лет назад.

Затрещала переносная рация. Хаген увидел, как Бьёрн Хольм приложил ее к уху, что‑то тихо сказал и снова опустил:

– «Гольф» на парковке зарегистрирован на некую Миру Нильсен. Проживает по тому же адресу, что и Бертиль Нильсен. Стало быть, жена.

Хаген выдохнул со стоном, и пар изо рта окутал его белым флагом.

– Я должен доложить начальнику Полицейского управления, – сказал он. – И помалкивай про убийство той девчонки.

– Пресса раскопает.

– Знаю. Но я собираюсь посоветовать начальнику полиции пока оставить спекуляции на эту тему на совести прессы.

– Мудро, – одобрила Беата.

Он быстро улыбнулся ей, поблагодарив за крайне необходимую поддержку. Затем посмотрел на горный склон и парковку, оценив, какой путь ему необходимо проделать. Поднял глаза на труп и снова поежился:

– Знаешь, о ком я думаю, когда вижу такого высокого худого мужчину?

– Да, – ответила Беата Лённ.

– Хотел бы я, чтобы он сейчас был с нами.

– Да не был он тощим дылдой, – вмешался Бьёрн Хольм.

Двое собеседников повернулись к нему.

– Разве Харри…

– Я говорю об этом парне, – ответил Хольм, кивнув на тело, свисающее с подъемника. – О Нильсене. Он стал дылдой за эту ночь. Если вы потрогаете его тело, то почувствуете, что оно имеет консистенцию желе. Я уже видал подобное: так бывает, когда человек падает с огромной высоты и ломает себе все кости. А если скелет переломан, то мясу не к чему прицепиться и оно скользит, поддаваясь силе притяжения, пока rigor mortis не остановит это движение. Любопытненько, да?

Они молча разглядывали тело. Потом Хаген резко повернулся и пошел прочь.

– Слишком много информации? – спросил Хольм.

– Возможно, перебор с деталями, – ответила Беата. – И мне бы хотелось, чтобы он был здесь.

– Как думаешь, он вообще когда‑нибудь вернется? – сказал Бьёрн Хольм.

Беата покачала головой. Бьёрн Хольм не знал, было ли это ответом на его вопрос или общей оценкой ситуации. Он развернулся и краем глаза заметил легко покачивающуюся еловую ветку на опушке леса. Холодный птичий крик пронзил тишину.

Часть II

Глава 6

Колокольчик над входной дверью оглушительно зазвенел, когда Трульс Бернтсен зашел с морозной улицы во влажное тепло. В помещении пахло гнилыми волосами и лосьоном для волос.

– Подстричься? – спросил юноша с блестящими черными волосами, которые, Трульс был уверен, ему уложили в другом салоне.

– Двести? – ответил вопросом Трульс, стряхивая с плеч снег.

Март, месяц нарушенных обещаний. Он указал большим пальцем за спину, чтобы удостовериться, что объявление на улице по‑прежнему актуально. Мужская стрижка – 200. Детская – 85. Пенсионерам – 75. Трульс видел, как люди заходили сюда с собаками.

– Как всегда, друг мой, – сказал парикмахер с пакистанским акцентом и жестом пригласил его сесть в одно из двух свободных кресел.

В третьем сидел мужчина, в котором Трульс моментально определил араба: он смотрел мрачным взглядом террориста из‑под свежевымытой челки, прилипшей ко лбу. Мужчина быстро отвел взгляд, встретившись с Трульсом глазами в зеркале: может, почуял запах бекона, а может, узнал взгляд копа. В таком случае он мог быть одним из дилеров, работающих на улице Бругата. Всего лишь травка, арабы настороженно относятся к тяжелым наркотикам. Наверное, Коран приравнивает спид и героин к свиному стейку? А может, это сутенер, золотая цепь – первый признак. В таком случае кто‑то незначительный. Трульс знал в лицо всех серьезных сутенеров.

Парикмахер надел на него нагрудник.

– Да, хорошо ты оброс после последней стрижки, друг мой.

Трульсу не нравилось, когда «своим другом» его называли пакистанцы, а особенно пакистанцы‑гомики, которым вскоре предстояло к нему прикоснуться. Но вот чем выгодно отличались местные гомики‑парикмахеры, так это тем, что не прижимались бедрами к твоим плечам, склонив голову набок, не проводили руками по волосам и не ловили в зеркале твой взгляд, чтобы спросить, так тебя подстричь или иначе. Они просто начинали стричь, не спрашивая, хочешь ли ты помыть свои жирные волосы. Они просто обрызгивали их водой из бутылочки и, не принимая во внимание какие‑либо пожелания, набрасывались на тебя с расческой и ножницами, словно участвовали в австралийском чемпионате по стрижке овец.