Полиция

Антон смотрел, как она складывает свои вещи в сумку.

– Кстати, сегодня последний день моей практики, – сказала она. – Теперь пора начинать думать об экзаменах.

– Силье – аспирант в Полицейской академии, – пояснил Антон.

– Слушатель Полицейской академии, так теперь говорят, – поправила его Силье. – У меня есть один вопрос, господин начальник отдела.

– Да? – сказал Хаген, криво улыбаясь в ответ на такое титулование.

– На вас работал один легендарный человек. Харри Холе. Говорят, что он никогда не совершал ошибок. И раскрывал все убийства, расследованием которых занимался. Это правда?

Антон предупреждающе кашлянул и взглянул на Силье, но она не обратила на него внимания.

Кривая улыбка Хагена выпрямилась и сделалась шире.

– Прежде всего, у человека на совести могут быть нераскрытые убийства, несмотря на то что он не совершал ошибок. Или нет?

Силье Гравсенг не ответила.

– Что же касается Харри и нераскрытых убийств… – Он почесал подбородок. – Ну, в общем‑то, вы правы. Весь вопрос в том, как на это посмотреть.

– Посмотреть?

– Он приехал домой из Гонконга, чтобы расследовать убийство, в котором подозревался его приемный сын. И хотя он добился освобождения Олега и в том преступлении сознался другой, обстоятельства убийства Густо Ханссена так до конца и не прояснились. Во всяком случае, не на официальном уровне.

– Спасибо, – сказала Силье и быстро улыбнулась.

– Удачи в карьере, – пожелал Гуннар Хаген.

Гуннар Хаген стоял и смотрел ей вслед, пока она не скрылась в конце коридора. Не столько потому, что мужчинам всегда хочется посмотреть вслед красивой молодой девушке, а для того, чтобы оттянуть еще на пару секунд предстоящее дело, подумал Антон. Он заметил, что начальник отдела нервничает. И вот Хаген повернулся к закрытой двери. Застегнул мундир. Покачался на кончиках пальцев, как теннисист, ожидающий подачи соперника.

– Ну, я пошел.

– Давай, – сказал Антон. – Я тут прослежу за всем.

– Да, – ответил Хаген. – Да.

В середине ланча Беата спросила Катрину, занимались ли они с Харри сексом в тот раз.

Во вступительной части их беседы Беата рассказала, как один из полицейских агентов узнал фотографию женщины, давшей ложные показания, – Ирьи Якобсен. По его словам, она редко выходит на улицу и проживает вместе с некоторыми другими людьми недалеко от площади Александра Хелланда. За их квартирой приглядывали, поскольку там торговали амфетамином. Но Ирья не представляла никакого интереса для полиции, она ничего не продавала и в худшем случае была покупателем.

Их разговор, пройдя через фазы обсуждения работы и личной жизни, обратился к теме старых добрых дней. Катрина вынужденно отнекивалась, когда Беата заявила, что в тот раз, когда Катрина стремительно промчалась по коридору, весь убойный отдел просто шею свернул, глядя на нее. При этом Катрина подумала, что таким образом женщины ставят друг друга на место, подчеркивая, какой красивой была когда‑то их собеседница. Особенно если она никогда не была такой уж красивой. Но несмотря на то, что вслед Беате никогда не смотрели, сворачивая шею, отравленные стрелы ей в спину тоже не летели. Она была тихой, легко краснеющей, работающей на износ, лояльной. Она всегда играла чисто. Но что‑то изменилось. Может, дело было в бокале белого вина, которым они себя наградили, но Беата раньше никогда не задавала таких откровенных вопросов.

Во всяком случае, Катрина порадовалась, что рот ее забит питой и она может просто помотать головой.

– Ну ладно, – произнесла она, проглотив кусок. – Признаюсь, у меня мелькали такие мысли. Харри что‑нибудь говорил об этом?

– Харри рассказывал мне почти все, – ответила Беата, поднимая бокал с последними каплями вина. – Просто мне было интересно, врал он или нет, когда говорил, что между вами ничего не было…

Катрина жестом попросила счет.

– А почему ты решила, что у нас был секс?

– Я видела, как вы смотрели друг на друга. Слышала, как разговариваете.

– Мы с Харри ругались, Беата!

– Вот именно.

Катрина рассмеялась:

– А как насчет тебя и Харри?

– Харри? Невозможно. Мы слишком хорошие друзья. А потом, я ведь стала жить с Халворсеном…

Катрина кивнула. Напарник Харри, молодой следователь из Стейнкьера, успел сделать Беате ребенка до того, как погиб при исполнении служебного долга.

Пауза.

– Что это было?

Катрина пожала плечами. Достала телефон и проиграла конец записи.

– В Иле много ненормальных, – сказала Беата.

– Я сама лежала в психиатрическом отделении и знаю, с кем имею дело, – ответила Катрина. – Но вот что удивительно: как он понял, что я приехала туда из‑за Валентина?

Антон Миттет сидел на стуле, смотрел, как к нему приближается Мона, и наслаждался зрелищем. Он думал, что, возможно, видит ее в последний раз.

Она уже издалека начала ему улыбаться. Он видел, как она ставит одну ножку перед другой, словно вышагивает по прямой линии. Может, она просто так ходит. А может, идет так специально ради него. И вот она дошла, машинально бросила взгляд назад, чтобы убедиться, что за ней никто не следует, и провела рукой по его волосам. Не вставая со стула, он положил руки ей на бедра и поднял глаза.

– Ну? – сказал он. – Тебе досталось и это дежурство?

– Да, – ответила она. – Мы лишились Алтмана, его перевели обратно в онкологию, вот так.

– Значит, мы будем чаще видеть тебя, – улыбнулся Антон.

– Не обязательно, – возразила Мона. – Анализы показывают, что этот пациент скоро совсем поправится.

– Но мы еще увидимся до того времени.

Он произнес это игривым тоном, но он не шутил. И она это знала. Не оттого ли она застыла, улыбка ее превратилась в гримасу и она выскользнула из его захвата, оглядываясь назад, чтобы дать ему понять, что их могут увидеть? Антон выпустил ее.

– Сейчас у него начальник убойного отдела.

– Что он там делает?

– Разговаривает с ним.

– О чем?

– Этого я сказать не могу, – ответил он.

Вместо того чтобы сказать: «Этого я не знаю». Господи, как же он важничает.

В тот же миг дверь распахнулась, и из палаты вышел Гуннар Хаген. Он остановился, переводя взгляд с Моны на Антона и обратно на Мону. Как будто на их лицах были написаны зашифрованные сообщения. Мона покраснела, как маков цвет, и прошмыгнула в дверь палаты за спиной у Хагена.

– Ну как? – спросил Антон, стараясь казаться невозмутимым.

И тотчас понял, что взгляд Хагена не был взглядом понимающего человека, он был взглядом непонимающего. Хаген пялился на Антона, как будто тот был марсианином. Он смотрел растерянным взглядом человека, все представления о жизни которого только что были вывернуты наизнанку.

– За ним… – Хаген указал большим пальцем на дверь за своей спиной. – За ним ты должен очень хорошо приглядывать, Антон. Ты слышишь? Очень хорошо следить.