Но поздно. Слово не воробей. Сказала, что чувствовала себя виноватой за то, что не смогла защитить меня. По‑моему, это полная чушь, но я не стала с ней спорить.
В старших классах мы были уже совсем чужими. Она даже не смотрела в мою сторону, проходя мимо по коридору на перемене. Ходили слухи, что она говорит про меня гадости, я даже не знаю, правда ли это.
Потом я уехала и больше ее не видела.
– Вы до сих пор общаетесь с Сарой? – спрашивает телеведущая, как будто смогла прочитать мои мысли. Вот это интуиция, мне следует быть настороже. Похоже, ей легко выведать даже то, о чем человек и не собирался рассказывать.
– Нет, – выпаливаю я на одном дыхании. На самом деле я тяжело переживала расставание с лучшей подругой, хуже мне было только без папиной любви. Теперь я близка с мамой. Бренна стала моей новой лучшей подругой, хоть в это и трудно поверить. Я до сих пор доверяю только ей.
Но это потому, что других друзей у меня нет. Новых я к себе не подпустила. Старые бросили меня. Или я их бросила.
Теперь уже непонятно, кто был первый.
– Может, она не смогла справиться с чувством вины после того, что произошло? Как думаете, она винила себя, когда вы исчезли?
– Нет. Я не знаю, – выпаливаю я поспешно, как бы защищаясь. По неопытности. Я обещала себе, что буду спокойна и собрана, а журналистка по имени Лиза обещала не задавать мне неловких вопросов на опережение, пока я сама не расскажу.
Видимо, ей кажется, что неловкие вопросы связаны с Аароном Уильямом Монро, а не с давно потерянной лучшей подругой.
Теперь Лиза смотрит на меня так, словно видит меня насквозь. А я запираю себя на засовы, плотно сжимаю губы, так что ни одно лишнее слово больше не сорвется у меня с языка. За все эти годы, я придумала много механизмов защиты. Это один из них.
– Расскажите, что случилось после обеда, – предлагает Лиза.
Я делаю глубокий вдох и, задержав дыхание, думаю, с чего бы начать.
Вот тут уже становится непросто.
Итан
Сейчас
Впервые за много‑много лет я слышу ее имя и останавливаюсь, как вкопанный, вполоборота к телевизору, который висит на стене моей тесной гостиной, и вглядываюсь в экран. В спешке пытаюсь нашарить очки и, обнаружив их в полуметре от себя на кухонном столе, тотчас надеваю.
Картинка фокусируется, и у меня падает челюсть.
«На этой неделе, впервые за восемь лет, на канале «Новостей» в гостях у Лизы Суонсон Кэтрин Уэттс, пережившая похищение, рассказывает о своих мучительных испытаниях».
Вытаращив глаза и не в силах двинуться с места, я смотрю, как на экране телевизора появляется лицо Кэтрин. Ее волосы слегка потемнели, но по‑прежнему золотисто‑медового цвета. Она выглядит старше, что вполне логично, ведь прошло, черт возьми, восемь лет, о чем только что сказали по телевизору, – и за эти восемь лет многое изменилось.
Многое.
– Тем утром мне было весело. – Ее нежный голос разносится по всей комнате, звенит у меня в ушах. И помещение начинает кружиться у меня перед глазами. Ее голос такой же, но все же другой, старше.
Ей было весело, еще бы. Набережная с аттракционами – отличное место, когда тебе двенадцать. Я тоже любил там гулять. И сейчас люблю.
Но мне, в отличие от нее, воспоминания не испортили это место.
– Он был такой милый, по началу, – продолжает она, опускает глаза, закусив нижнюю губу, и замолкает. Похоже, она не так уж и изменилась за эти восемь лет, по крайней мере, у нее остались те же ужимки.
Запинается, говорит неуверенно.
Я вглядываюсь в нее, упиваюсь ее голосом, новым, но все таким же знакомым. Ток проходит по моим пальцам. В ней столько силы. Она говорит четко, сдержанно, взвешивая каждое слово. Она хорошенькая: длинные светлые волосы, большие голубые глаза и губы…
Я прикрываю веки, пытаясь сглотнуть ком в горле. Воспоминания внезапно вспыхивают перед глазами одно за другим и прожигают меня огнем. Я хватаюсь за край стола. Непрошенные воспоминания. Много лет назад я выбросил их из своей головы. Долго боролся с демонами, но наконец победил их. Я хочу забыть о тех днях. Забыть даже тот факт, что все это имело место.
И вот теперь вижу ее, слышу ее слова и снова становлюсь прошлым собой. Меня разрывает на части так сильно, что ноет в груди.
– С виду он казался безвредным? – спрашивает Лиза своим проникновенным голосом, от которого по коже мурашки. В свое время она так же спрашивала меня. Я был до смерти напуганным ребенком и не знал, что ответить.
Ненавижу Лизу Суонсон.
Картинка на экране меняется. Показывают фотографию Кэтрин, снятую в первые часы после возвращения. Она смотрит в камеру полными слез глазами – юное лицо переполнено страданием. На ней какие‑то поношенные треники, а волосы собраны в замызганный хвостик. По бокам стоят полицейский в форме и женщина. Они отправляют ее в больницу.
Кэти. Когда я вижу ее такой, воспоминания одно за другим захлестывают меня. Каждое слово, каждое обещание. Я чувствую, как подкашиваются ноги, и крепче сжимаю край кухонного стола.
Нельзя бояться, Кэти. Надо быть сильной. Пойдем со мной.
Что если он найдет нас? Что он с нами сделает?
Он ничего тебе не сделает. Я не дам ему причинить тебе вред.
Обещаешь?
Обещаю.
– Он когда‑нибудь пытался связаться с вами?
На экране снова Лиза, прищуренный взгляд, наклон головы, она – вся внимание. Как будто ей есть до этого дело.
Я хмыкаю и качаю головой. Конечно, ей есть дело до денег и рейтинга. До того, как бы урвать еще одно хорошее интервью.
Даже не верится, что Кэтрин с ней говорит.
Кэти.
Моя Кэти.
Я так давно не называл ее по имени, что сами слова звучат незнакомо.
Но она была моей Кэти. Крохотный промежуток времени я заботился о ней, отвечал за ее безопасность. Она называла меня своим ангелом‑хранителем. И хотя глубоко внутри я в это не верил, мне нравилось, что она так говорит, что думает обо мне хорошее, доброе.
Я просто сделал то, что было правильно, без колебаний. Сделал то, что должен был. Я не мог позволить ему держать ее. Он же мог…
Даже думать не хочу, что бы он сделал с ней.
Я не просто был ее ангелом‑хранителем – она называла меня героем. Сказала мне это, когда мы подошли к полицейскому участку. Ее слова до сих пор звучат у меня в ушах.
Комментариев нет