Они втроем, спотыкаясь, добрели до края скалы.
Землетрясение кончилось так же внезапно, как и началось.
Его родители оцепенели, как будто боясь, что от любого их движения подземные толчки могут возобновиться снова. Отец обхватил их обеими руками. С плато на вершине горы доносились пронзительные крики, крики боли.
– Томми? – Голос матери дрожал. – Ты в крови.
– Да пустяки, – ответил он. – Немного ободрал руки.
Отец убрал руки с их плеч. Он потерял шляпу и порезал щеку. Его обычный глубокий голос сейчас стал тонким и высоким.
– А вы не думаете, что это террористы?
– Я не слышала взрыва бомбы, – сказала мать, гладя Томми по плечам, как маленького ребенка.
Обычно он возражал против этого, но сейчас – нет.
Облако черновато‑красного дыма наплывало на них, словно хотело унести их с утеса.
Отец принял решение и, указав рукой на крутую, ведущую вниз тропу, сказал:
– Пошли. Этот дым может быть токсичным.
– Я вдыхал его, – успокоил их Томми, оставаясь на месте. – И ничего.
Какая‑то женщина выскочила из облака дыма, держась за горло. Она не видела, куда бежит: ее веки вспухли и кровоточили. Сделав несколько шагов, она наклонилась вперед и застыла в этой позе.
– Пошли! – пронзительно закричал отец, толкая Томми перед собой. – Пошли же!
Они бросились бежать, но убежать от дымового облака не могли.
Оно настигло их. Мать закашляла – влажный, неистовый, неестественный звук. Томми бросился к ней, не зная, что делать.
Родители остановились, опустились на колени.
Ну, вот и всё.
– Томми, – задыхаясь, произнес отец. – Иди…
Не послушав отца, Томми сел на землю рядом с ними.
Если мне все равно предстоит умереть, так пусть это произойдет так, как я хочу. Вместе с семьей.
Почувствовав, что это конец, Томми успокоился.
– Все нормально, папа.
Он стиснул руку матери, затем нащупал руку отца и тоже стиснул ее. Слезы потекли из его глаз при мысли о том, что он, уходя, не оставляет после себя никого.
– Я очень люблю вас.
Родители смотрели на него – прямо в глаза. Несмотря на весь ужас момента, Томми чувствовал себя очень хорошо.
Он крепко обнял обоих родителей и не размыкал объятий даже после того, когда их тела обмякли; он не желал выпускать их из рук, хотя они уже перешли в руки смерти. Когда силы покинули Томми, он опустился на колени рядом с их телами и стал ждать того момента, когда и сам испустит последний вздох.
Но минуты шли за минутами, а последний вздох все не наступал.
Томми провел рукой по залитому слезами лицу и с трудом поднялся на ноги, стараясь не смотреть на скрюченные тела родителей, их распухшие глаза и окровавленные лица. Если бы он на них не смотрел, то, может быть, они бы и не умерли? Может быть, это всего лишь сон?
Он медленно обошел вокруг их тел. Отвратительного дыма уже не было. Земля была усеяна мертвыми телами. Насколько хватало глаз, всюду лежали мертвые.
Это был не сон.
Почему я единственный остался в живых? Ведь умереть должен был я. Но не мать и не отец.
Опустив голову вниз, Томми снова посмотрел на их тела. Его печаль не выплакать в слезах. Она глубже и тяжелее всех тех дум, которые он передумал, размышляя о собственной смерти.
Какая чудовищная ошибка. Ведь он был больным, он был неполноценным человеком. Он уже давно знал, что смерть вот‑вот придет за ним. А его родителям суждено было хранить память о нем, запечатленном в четырнадцатилетнем возрасте на тысяче фотографий… Ведь это им была суждена печаль.
Томми упал на колени и зарыдал, простирая руки к солнцу, расправляя ладони, моля и одновременно проклиная Бога.
Но Бог пока не решил, что с ним делать.
Когда Томми простирал руки к небу, один рукав опустился, обнажив запястье – бледное и чистое.
Он, опустив руки, смотрел на свою кожу, не веря глазам своим.
Его меланома исчезла.
Глава 3
26 октября, 14 часов 15 минут по местному времени
Кесария, Израиль
Стоя на коленях в котловане, доктор Эрин Грейнджер, сокрушенно вздыхая, рассматривала разрушения, вызванные землетрясением. Согласно первоначальным сообщениям, эпицентр его находился на расстоянии многих миль от места раскопок, но колебания земли ощущались на всем пространстве, ограниченном израильской береговой линией, в том числе и здесь.
Песок сыпался через проломы в досках, крепивших откосы ее котлована, и вновь медленно погребал под собой ее недавнее открытие, словно им так никогда и не было суждено появиться из земли.
Но даже это было не самым худшим из того, что сотворило землетрясение. Осыпавшийся песок можно удалить снова, но что делать с обломком толстой доски, лежащей на том самом черепе младенца, который она со всей осторожностью старалась извлечь из земли? Эрин не позволяла себе даже и думать о том, что может оказаться под этим злополучным куском дерева.
Ради всего святого, пусть он окажется неповрежденным…
Три ее студента, взволнованные и нетерпеливые, стояли возле котлована, почти у самого его края.
Стараясь не дышать, Эрин взялась за кусок раздробленной доски, подняла его и, не поворачиваясь, подала Нейту, а затем приподняла кусок парусины, которым раньше накрыла скелет.
На том месте, где раньше покоился целый череп младенца, теперь лежало множество мелких его обломков. Тело спокойно пролежало в земле две тысячи лет до того, как она откопала его – чтобы подвергнуть разрушению…
У нее пересохло в горле.
Сев на дно котлована, Эрин, едва касаясь кончиками пальцев обломков черепа, считала их. Слишком много. Она опустила голову. Свидетельства причины смерти младенца были утрачены по ее недосмотру. Она должна была завершить откапывание скелета и только после этого идти за Нейтом в палатку, чтобы смотреть результаты, полученные на РОН.
– Доктор Грейнджер? – обратился к ней Хайнрих, стоявший на краю котлована.
Эрин быстро повернулась к нему, чтобы он, не дай бог, не подумал, что она молилась. Этот студент‑археолог из Германии отличался чрезмерной религиозностью, и Эрин не хотела давать ему повод думать, что и она столь же привержена религии.
– Хайнрих, надо поместить в гипс остальную часть этого экспоната, – сказала она, решив предохранить оставшуюся часть скелета от возможных последующих толчков и негативных последствий землетрясения.
А ведь для сохранения этого крошечного черепа надо было сделать так мало. Но сейчас уже так поздно…
– Будет сделано.
Хайнрих пригладил пятерней свои отросшие светлые волосы и поспешил к палатке с приборами и принадлежностями, благополучно пережившей землетрясение. Убыток от этого стихийного бедствия потерпела только Эмми – разлилась ее банка с диетической кока‑колой.
Комментариев нет