Она не понимала.
– То есть той ветки, в которой остался Мак, больше не существует?
– Нет, не существует. Существует только ее вероятность случиться.
Ей стало трудно слушать и еще труднее говорить.
Значит там, в будущем, ее никто не потерял и не ищет. Значит, зря она переживала, что Мак в тот вечер вернулся в пустой дом, а после тратил часы на звонки, расспрашивал друзей – пытался выяснить, куда пропала любимая. Переживал, расстраивался, изнывал от тоски, пытался отыскать ее с помощью внутреннего видения… Никто никуда не звонил. Никто не переживал. Все застыло.
– Того будущего больше нет, – подвела она страшный итог хрипло и почувствовала, что еще секунда – и она растеряет последние крохи душевных сил, завалится прямо на пол и больше никогда‑никогда не захочет вставать.
– Оно есть, – вздохнул Дрейк, на короткий момент встретился с Лайзой взглядом и почему‑то отвернулся. Он хотел, искренне пытался объяснить, но ему было сложно говорить с человеком – не таким, как он сам. – Теоретически оно прописано среди миллиардов других потенциально возможных для тебя и Мака будущих. Но пока тебя там нет, оно всего лишь каркас, пустующая конструкция, куда не пришел сам человек – его физическое тело и душа.
Он силился объяснить, а она силилась понять.
– То есть будущее все‑таки есть?
Кажется, застывшая кровь вновь запульсировала по венам только теперь. Сколько еще «вверх‑вниз» ей придется пережить, прежде чем наступит ясность?
– Есть. Но туда не попасть, если все не пойдет в точности таким же образом, как уже случалось до этого. Под «таким же» я имею в виду всё до мельчайших совпадений, которые ты не просто глазом не увидишь – даже подумать о них не сможешь.
– А если задать функции Порталу? Ведь если временна́я конструкция уже есть, значит, Портал мог бы туда перенести?
Надежда. Снова подала голос глупая она.
– Если попробовать задать такое количество известных и неизвестных Порталу, то существует огромная вероятность того, что он перенесет тебя не в конкретно ТВОЕ будущее, а в чуть иное, отличающееся от ожидаемого будущего. Например, ты зайдешь в дом и поймешь, что у тебя не тот интерьер…
– Плевать.
– Или не те друзья.
Уже сложнее.
– Или Мак не помнит часть того, что помнишь ты, так как, перемещаясь в будущее скачком, ты можешь миновать некоторые из тех событий, которые ты помнишь сейчас, потому что во время самого скачка ты пройдешь не по той же самой дороге, а по иной, чуть в стороне. И это приведет не только к изменениям в твоей собственной жизни или жизни Мака, но потенциально к изменениям в жизнях еще сотен или даже тысяч людей. Теперь ты понимаешь, о чем я говорю?
Кажется, она начинала понимать.
Нет, не то, что прыжок в будущее невозможен или осуществить его очень сложно. Мысль мелькнула словно молния – яркая вспышка света, – и Лайза неожиданно осознала, к чему именно клонит Начальник.
– Вы пытаетесь мне сказать… – начала она тихо, – что никогда не решитесь переправить меня обратно, да? Не потому что нельзя, а потому что вы этого не сделаете, так?
Дрейк тяжело смотрел на нее. Она одна против стабильного будущего сотен или даже тысяч других людей. Травинка в поле. Оловянный солдатик. Тот, кого можно принести в жертву. Потому что, если она снова прыгнет, нет никакой гарантии, что кто‑то другой, тот, кто действительно важен Дрейку или этому миру, пройдет, как и должен, по нужной дороге и осуществит свою судьбу. Заставит свершиться по‑настоящему важные события, а не какие‑то там… личные и никому не нужные, такие, как у Лайзы Дайкин. Пусть даже на кону стоит счастье Мака Аллертона.
Робот. Творец без души. Равнодушная машина, просчитывающая все наперед. Как она могла надеяться…
Хотелось горько улыбнуться.
– Знаешь, какой шанс на то, что ты попадешь именно в то же самое место и время, из которого ушла? – вместо прямого ответа спросил сидящий напротив Дрейк.
Зачем задавать очевидный вопрос? Но она задала:
– Какой?
– Один к трем миллиардам. Можешь считать его нулевым.
Лайза больше не слышала цифр – слух отключился; вместо этого сидела и концентрировалась на образовавшейся внутри пустоте, вакууме: ни мыслей, не эмоций, одна лишь похожая на пыль от взрыва горечь.
Снова «нет». Еще одно «нет» в череде десятков и сотен «нет», которые прозвучали в ее голове до этого. Как же она устала от плохих новостей… Их и так уже накопились вагон и маленькая тележка.
– А Печать? – услышала она со стороны собственный голос – какая‑то часть внутри нее еще не сдалась, продолжала думать, анализировать. – Почему, когда исчезло все, не исчезла она?
Начальник вздохнул. Утомился растолковывать? Уже потратил слишком много времени?
– Потому что Печать Воина, – снизошел он до объяснения, – это сложное энергетическое формирование, которое Портал стереть не способен. Его можем удалить только мы и только здесь, в лаборатории.
– Но я могу показать ее Маку!
– Можешь, – прозвучало в ответ неожиданно жестко. – И он ее не узнает.
– Узнает!
Она вдруг сорвалась на крик, совсем как маленькая девочка, которой только что сказали, что нет, она не хочет «ту розовую сумку».
– Не узнает. – Холодная усмешка в ответ. – Ты еще не разбилась на мотоцикле, и Печать не была сформирована Маком, что означает – на его теле ничего нет. Он даже не помнит о возможности ее формирования – об этом помнит Стивен. И даже если бы Аллертон помнил, что подобную энергоструктуру можно создать, он никогда не смог бы предположить, как может выглядеть конечный рисунок – для каждой пары он индивидуален. Так что Печать, точнее, ее недееспособный контур, есть у тебя, но не у него.
«Недееспособный контур».
Почему‑то за эти слова ей вдруг захотелось плюнуть Дрейку в лицо. Это для него ее тату – «недееспособный контур», а для Лайзы – прямое доказательство стабильности ее собственного ума.
Недееспособный контур.
«Сволочь ты, Начальник».
– И все равно я – его пара! – сжав зубы, зачем‑то процедила она мужчине с холодными серо‑голубыми глазами. – Я – его вторая половина. И пусть об этом не знает он, но об этом знаю я.
– Тогда у тебя есть все шансы доказать это ему, так? – неожиданно мягко улыбнулся Дрейк.
Он, кажется, жалел ее, даже сочувствовал – по такому лицу не прочитать наверняка, но эта улыбка вдруг сделала невозможное – вернула к жизни жгучие слезы; веки защипало.
Лайза резко отвернулась, уперлась взглядом в идеально белую стену.
Она любила его по‑своему – Дрейка, «этого» или «того», не важно. Да, немножко боялась его, но все же (как любят «нечужого» человека) любила – всегда знала, что он защитник, что не бросит, и теперь вдруг, отозвавшись на одну‑единственную улыбку, потянулась к нему, как увядающий цветочек к солнцу.
Комментариев нет