– Что? – отозвался Дэйн, рот которого был набит крекерами, и вместо «что» прозвучало «фто».
– Как выстраивают такую цепочку, что клиент получает чистый бланк с печатью, а узнать, от кого приходит исполненный заказ, невозможно?
– Хитрят. Используют кучу посредников. Среднее звено зачищают, цепь рвется.
Мак отложил бумаги в сторону и фыркнул.
– Уверен, что мои визиты этой ночью тоже окажутся пустышкой, а ехать все равно придется.
– Ну, работа есть работа. Мне тоже в штаб пора, а я вот у тебя сижу… Блин, надо ехать. Слушай! – Дэйн внезапно оживился, перестал жевать, снял ноги с пуфа и подался вперед. – Знаешь, что я сегодня услышал в Реакторе? Ну, краем уха.
– Что?
– Что Дрейк в следующем году собирается внедрять систему «Вторая половина». Это такой сервис для жителей Уровней, который предоставит возможность узнать, кто является твоей второй половиной, представляешь? Типа, пришел, зашел в будочку, заплатил бабки и увидел на экране лицо идеальной женщины. Ты как, пошел бы в такой?
В глазах Аллертона читалась откровенная ирония.
– Нет, не пошел бы.
– Почему?
– Да потому что такие вещи должны случаться… естественным путем. Не хочу, чтобы какая‑то система решала за меня, кто мне подходит, а кто нет.
– А «естественным» – это как? Хочешь, чтобы кто‑то сверху придвинул тебя и твою бабу лицом к лицу, как солдатиков на шахматной доске?
Эльконто всегда мыслил «солдатиками».
– Ну, как‑то так. Встреча должна произойти сама. Случай, судьба, совпадение, не знаю…
Мак вдруг совершенно не к месту вспомнил недавнюю встречу с девчонкой, которая трясла его ворота, – да уж, совпадение. А после подумал о том, что так и не выкроил минуту спросить Элли о том, какого черта ее подруга делала возле его дома. Ничего, позже.
– А вот я бы сходил! – грохотал тем временем на всю гостиную Эльконто. – Да‑да, сходил бы. Заплатил бы деньгу, увидел бы прекрасное личико, выяснил бы личность, а после купил бы цветов и направился бы прямиком по указанному адресу.
– Типа, она тебя бы уже ждала в пеньюаре и с бутылкой вина в руке.
– Эй! Ну я нашел бы способ ее убедить…
– Не сомневаюсь. А что, если бы на экране тебе показали не красавицу, а страшилу?
Снайпер нервно сглотнул – видимо, представил что‑то конкретное и тут же проникся жалостью к себе.
– Тогда бы я к ней не пошел.
– Но ведь идеальная? – насмехался друг.
– Идеальная. И страшная?
– Да. Идеальная и страшная. Стирала бы твои носки, пекла бы пирожки, готовила бы лучше всех. И приходилось бы тебе к ней каждый вечер возвращаться. Ведь идеальная же, так система сказала.
– Да ну тебя! – махнул лапищей Эльконто и поднялся с кресла. – Вот умеешь же ты на корню убить всякий энтузиазм! Тьфу. Пойду я лучше в штаб, а то у тебя телевизор всякую ерунду показывает.
– Ну да, твой показывает картины куда интереснее.
– А то!
И двухметровый мужчина, по спине которого елозила тонкая белая косичка, покинул гостиную. Мак усмехнулся, скользнул взглядом по пустой миске и куче валяющихся на столе крошек и пошел провожать гостя.
* * *
– Ты – боец. Ты – боец. Ты – боец, – шепотом повторяла себе Лайза слова, которым учил ее когда‑то Мак. «Даже если сложно, помни, что боец всегда справится, потому что обладает сильной волей и несгибаемым духом – духом Воина. И ты справишься. Потому что ты – боец».
Беда заключалась в том, что, глядя на стелющееся впереди ночное шоссе – то самое шоссе Нордейл – Делвик, на котором когда‑то (в прошлой жизни) случилась погоня, – она совсем не чувствовала себя бойцом. Размазней, плаксой, слабачкой, ничтожеством. Кем угодно, только не бойцом.
Мелькающие по сторонам тени кустов, слившиеся в сплошную линию прямоугольники разметки, черное полотно дороги и пятно света от фар – ее одинокий ночник в царстве мрака. Почти такие же, как и той памятной ночью, облака на горизонте – фиолетовые, багровые, далекие. Тот же бетон, те же указатели, та же дорога – на этот раз ведущая в никуда.
– Я не боец, Мак, – прошептала Лайза, размазывая по щеке слезы. Сто двадцать километров. Сто двадцать пять. – Я не могу. Не могу…
Может, ей стоит отпустить? Отпустить все – прошлое, любимого мужчину, – принять свершившееся? Может, некоторые события даны именно для того, чтобы принять факт их существования и смириться? Не правильней ли будет поместить фото из памяти под стекло и положить на дно бездонного сундука? Чтобы лишь иногда, по праздникам, извлекать его на свет, касаться дрожащими пальцами пыльного лица, грустно и, может быть, уже почти без боли улыбаться любимым чертам, закапывать их слезами. Смотреть на выцветший портрет и думать о том, что когда‑то где‑то все пошло неправильно. Почему? Нет ответа. Но к тому моменту у нее, наверное, будет другая жизнь – другая работа, другой город, другой мужчина, хороший и добрый. С ним они будут ездить на пикники, сидеть вечерами перед камином, делиться впечатлениями о прошедшем дне, ему – другому – она будет рассказывать о своих мечтах. Давних и новых.
И не будет Элли. Потому что с Элли она не сможет общаться. Не захочет, больно. Не будет команды – Дэйна, Аарона, Баала, Халка, – не будет вечеринок, сотрется в памяти жизнь в компании спецотряда, забудутся Меган и Шерин, забудется Бернарда, ни к чему станет Дрейк…
И тогда не нужно будет думать про погоню, которая так и не состоялась во второй раз, не придется искать способ выжить, не нужно будет больше плакать в темном салоне, рассекая «Миражом» бесконечную ночь.
Все забудется. Когда‑то.
Однажды она будет всем говорить, что в ее жизни все хорошо, конечно, хорошо.
А как же иначе?
В какой‑то момент перед глазами вместо разметки всплыло лицо Мака – пыльный портрет‑фотография, который предстояло поместить в сундук, – и тот шар боли, что все это время рос в груди, лопнул.
Лайза ударила по тормозам – зад машины пошел юзом, покрышки, оставляя черные следы, завизжали по асфальту. Стоило «Миражу» остановиться, она вывалилась наружу и скорчилась на дороге. Вжалась в нее ладонями и коленями, скукожилась, склонилась лбом над потрескавшимся бетоном, проскребла по нему ногтями и сквозь рыдания, почти не пропускающие слова, прохрипела:
– Не хочу так, не хочу… Пожалуйста… Верните все обратно. Заберите меня назад, слышите? Или заберите меня совсем…
На застывшую рядом с автомобилем девчонку с грустью на бледном лице взирала луна.
Глава 4
– Помогите мне. Пожалуйста.
Охрипший голос в одной‑единственной фразе выдал всю глубину душевной драмы.
Дрейк стоял у окна, повернувшись спиной. Лайза смотрела на его аккуратно подстриженный затылок, чуть ссутуленные плечи, на очерченную ярким белым светом скулу, подбородок и кончик носа.
Комментариев нет