Девушка закусила губу. Сумасшедший. Совершенно ненормальный безумец! И со всхлипом нажала сильнее, уже понимая, что не сможет… Наверное, она глупая и слабая, потому что это шанс, а она… колеблется. Оникс смогла бы убить в драке, в запале борьбы, когда нет времени на раздумья, а кровь бурлит в жилах от страха и агрессии, но вот так… Глядя в глаза. Просто воткнуть сталь в чужое тело? Ненавистное, пугающее, но живое? Как это сделать? Трудно… Надо… Еще чуть‑чуть…
Аид перехватил клинок и сжал в ладони.
– Не стоит воровать нож, если не можешь убить, – спокойно сказал он.
Оникс в ужасе уставилась в его глаза.
– Ты знал… – выдохнула она. – Знал, что нож у меня…
Он усмехнулся.
– Я ведь сказал тебе, чтобы ты это сделала. Теперь мы будем делать то, что хочется мне.
Она вскрикнула, когда аид снял с нее покрывало, закинул ее руки за голову и одной ладонью сжал запястья. Подцепил ножом воротник ее ночной сорочки и распорол ее. Оникс дрожала, чувствуя прикосновение кончика ножа к своей коже. Он убрал ткань и провел лезвием по ее животу. От ощущения холодной стали, от ужаса на глаза навернулись слезы.
– Тебе нравятся такие игры, раяна? – спросил он. – Расскажи, что тебе нравится? Как много мужчин ласкали тебя? Твое тело так красиво… совершенно. Трудно устоять перед искушением. Скажи мне, какие ласки ты любишь, я хочу знать.
Он говорил и водил ножом по ее телу, чуть переворачивая клинок.
Оникс застыла, боясь пошевелиться, сжимаясь от этих касаний. Сталь замерла у ее соска, обрисовала навершие полукругом, оцарапав кончиком кожу. Не больно, но так жутко, что из глаз потекли слезы.
Аид замер, внимательно глядя на нее, чуть нахмурился. Убрал нож. Он и сам ходил по краю, ее тело было куда опаснее безобидного кухонного ножа. Но от вида лезвия, скользящего по ее коже, он возбудился так, что застучало в висках… Не то чтобы Лавьер был большим любителем подобных игр, скорее он добавлял их в качестве легкой приправы, чем подавал основным блюдом. Хотя порой его извращенное сознание все же требовало более острой близости. Иногда слишком острой. И согласия своей партнерши или партнерш он обычно не спрашивал. Правда, он всегда тонко чувствовал край, на котором стоит остановиться, чтобы не сорваться в бездну.
Лишь после встречи с раяной границы его осознания грани стали все сильнее размываться, и он уже не знал, чего хочет больше: удержать на краю или упасть? Аид разозлился, когда Гахар сказал ему, что девушка стащила на кухне нож. И почему‑то испугался. Испугался, что она сделает что‑нибудь… с собой. Поэтому и рванул в ее комнату, хотя, стоя у реки, обещал себе больше этого не делать.
Он стал с поразительной регулярностью нарушать собственные обещания.
И сейчас она лежала перед ним. Открытая, доступная, кусала свои прекрасные губы, вздрагивала. У него мутилось в глазах от вожделения, от похоти. Одержимость этой девушкой становилась все сильнее.
– Я хочу, чтобы ты кое‑что сделала, раяна, – хрипло сказал он, – надень.
Он протянул ей бархатные перчатки. Оникс медлила, и аид схватил ее ладонь, сам натянул ткань на ее пальцы, сжимая зубы.
Девушка с недоумением смотрела на него. Перчатки были длинные, выше локтей, из гладкой, прохладной на ощупь ткани.
– Я хочу, чтобы ты потрогала меня, – сквозь зубы сказал он, нависая над ней. Оникс сжала губы.
– Я не буду…
– Не зли меня. – Зеленые глаза стремительно темнели. – Лучше не зли. И все останутся живы.
Оникс вздохнула. Сопротивляться аиду было бесполезно. Что она могла сделать? Для него убить как вздохнуть – так же легко… И Оникс уже поняла, что убьет он не ее, а в первую очередь Дорею. Если бы хозяйка дома знала, сколько раз ее жизнь висела на волоске, на тонкой ниточке прихотей Сумеречного пса!
Оникс положила ладони на его грудь, провела. Медленно. Хотела отвернуться, чтобы не видеть его голодных глаз, но он не позволил.
– Смотри на меня, – приказал Лавьер.
Оникс подчинилась. Он нависал над ней, упершись локтями с двух сторон от ее головы, не отрывая сумасшедших глаз от ее лица.
– Еще. Расстегни… рубашку.
Девушка потянулась к пуговицам, неловко перебрала их одну за другой. Распахнула. На загорелой коже под сердцем все еще текла кровь, там, где она разрезала ему кожу. Но аид, кажется, этого не заметил.
– Погладь… меня… и оближи губы.
Оникс делала, как он говорил. Просто делала, стараясь не думать. Лавьер прижался бедрами к ее ногам. Мало… Ему этого мало. Он хотел почувствовать ее прикосновение, хотя бы в перчатках. Аид чуть откинулся, опустил руку вниз, расстегнул штаны, взял ее ладонь и сомкнул ее пальцы на своем члене.
– Сожми, раяна, – хрипло приказал он, – сожми…
Он чуть двинул бедрами, нетерпеливо, чувствуя на себе ее прикосновение. С трудом удерживаясь от желания двигаться, вколачивать себя в ее ладонь. Сжал ей грудь. Потом положил свою руку поверх ее ладони, регулируя степень нажатия.
– Вот так, раяна, хорошо, еще… не останавливайся…
Оникс откинула голову, чувствуя себя странно. Все происходящее было странно. Она видела, как меняется его лицо от движений ее пальцев, как он сдавлено стонет, опустив голову, как двигается, пытаясь глубже и сильнее войти в кольцо ее пальцев. Повинуясь его приказам, Оникс сжала, разжала и снова сжала.
– Еще, – хрипло выдохнул он.
Он смотрел на ее тело, на грудь, живот, светлые волосы между ног. Сжимал зубы. Желание почувствовать ее тело… Искушение. Так близко. Стоит только сорвать перчатки, раздвинуть ей ноги, войти… Кровь стучала толчками. Больно. Эту дикость он чувствовал как боль. Легче вогнать клинок себе в грудь, чем вытерпеть. Чувственно. Еще… Еще…
Аид резко оттолкнул ее руку, одним движением перевернул Оникс на живот, коленом раздвинул ей ноги и встал между ними. Она вскрикнула, выгнулась. Прогиб в пояснице стал совсем нереальным…
Мужчина положил одну ладонь на ее ягодицы, пальцы в перчатках коснулись узкой расщелины, наклонился и несколькими быстрыми движениями довел себя до оргазма, выплескиваясь на черный цветок лори. Замер, с трудом восстанавливая дыхание.
– Не поднимайся, – приказал он.
Стирая с тела девушки свое семя, Лавьер мрачно пообещал себе, что больше к ней не прикоснется. Эти игры становились все заманчивее, каждый раз он хотел большего. Первое, чему учат в долине смерти, это разумно оценивать свои возможности, а последнее время аид слишком часто переходил границы собственных принципов, слишком легко соглашался на что угодно, лишь бы еще раз ощутить эту сладкую муку и поверить в эту иллюзию близости.
Он хотел ее, хотел до звона в ушах, по‑настоящему сильно. Хотел удовлетворить эту жажду, утолить безумный голод, но соглашался даже на подделку, заставлял ее, принуждал и не получал желаемого облегчения. Внутри только закручивалась злость, прежде всего на самого себя.
Комментариев нет