Властитель

— Нуль-лифт!

Привычно закрыл глаза. Даже сквозь веки полыхнула вспышка. Сильнее, чем обычно. Снова обрёл зрение — обычное корабельное помещение. Трубопроводы, кабели по стенам. Датчики всякие. Сверху рявкнуло:

— Вперёд, сержант!

Раз говорят, надо делать. Вышел наружу — опять толстый имперец в чёрных узеньких очках:

— Фамилия?

— Иванов.

— Прямо по коридору, дверь номер семьдесят пять.

Двинулся в указанном направлении. А там — снова ребята с клистирами наперевес, медицинская команда. И вновь — на стол, пока заново организм не проверят. Затем — проверка интеллекта. После — окончательное решение, которое обжалованию не подлежит. Мурыжили Мишку, мурыжили, головами качали с умным видом, разные слова, валерьянкой отдающие, говорили на своём лекарском жаргоне. Потом хитромудрый агрегат погудел, поругался на своём машинном языке, выдал наконец решение. Положительное. А кое-кого и назад завернули. Короче, опять Иванов курсант и опять лишился своих квадратиков на погонах. Взамен — четырёхлучевая звезда с длинным хвостом, чёрный флотский комбинезон, а в погонах кружок. Кандидат в офицеры. И не поймёшь, что это значит: с одной стороны — рядовые и прочие тянутся во фрунт, глазами едят и причмокивают. С другой стороны — учебной ротой старшина командует. Непонятки. Ну, разберёмся. И ещё — когда новую форму получил, переоделся, сразу увели его в какую-то комнатку, сразу нацепили тяжёлый шлем с кучей антенн и начали разные вопросы задавать. И ведь не допрос, хотя кому здесь военные тайны РККА нужны? Так, вроде… Какого цвета небо над головой? Сколько ног у человека? У кого четыре ноги и длинный нос? Тут Мишка в лужу сел. Про слонов первый раз в жизни услышал. В общем, с кресла слез — уже ужин. Сразу после него построение, и отбой. Казарма общая. В помещении — человек сто, наверное. Если не больше. За день так умотали всякими процедурами работники клизмы и касторки, что вырубился Иванов, едва головой подушки коснулся. Едва успел тумбочку свою активировать.

Подъём состоялся по обычному имперскому военному распорядку, в шесть тридцать. Умывание, одевание, зарядка. Потом душ, снова одевание, но уже в стандартную военную форму. С утра-то одевают специальный тренировочный костюм и особые ботинки, невесомые, подошва слегка пружинит. Кроссовки называются. От слова «кросс». Нечто вроде такого раньше «спортсменками» именовали. Едва обмундировались, старшина глотку раззявил:

— Господа кандидаты, строиться на улице!

Так и не познакомился ни с кем снова. В душе, правда, перекинулся парой словечек с соседями, по-русски ответили, и то на сердце легче. В столовой… На что в десанте кормили отлично, но здесь — вообще нечто! Паёк — от пуза. Ешь, не хочу. Ещё — специальные напитки. К каждому робот-паучок подбегал и лично стакан вручал. Каждому — свой. И тара подписанная. Михаил свой взял — вкусно. А выпил, даже мороз по коже. Так вдруг стало… Здорово! Прям вода живая — сразу сила по жилушкам заиграла! А из столовой их в учебный корпус погнали. В аудиторию. Та чудная оказалась. Места расположены одно другого выше. Ступеньками. Ну вот как ров противотанковый копают. Первый лопату кинул. Второй над ним стоит на узенькой дорожке. Подобрал землицу, перекинул на дорожку выше. Так и здесь. Словом, учитель оказался внизу. Ниже всех. Михаила посадили посерединке. Все — по одному. За столом. А стол — сенсорный. То есть с начинкой. Надо — компьютер. Потребуется — тактический планшет. А вздумается, то становится панелью управления. Удобная вещь. Сел Михаил на своё место, глянул влево — мать моя женщина! Натуральный самурай! Только меча не хватает. Глянул вправо — явно морда нерусская. Приуныл. Вдруг сзади шёпот на имперском:

— Слышь, земеля, ты откуда?

— Русский я.

— О! И правда, земляк! А с какой войны?

— С Отечественной. В сорок втором меня…

— У! А правда, что у вас большевики в семнадцатом году революцию устроили?

— Большевики?!

Иванов даже не выдержал, обернулся, чтобы белогвардейцу морду начистить, и осёкся — сидит перед ним худенький, с усиками аккуратными. Увидел Мишкину реакцию, понял, из-за чего.

— Ты, земляк, не думай чего… Этакого. Меня в четырнадцатом, на русско-германском фронте положили. Нестеров моя фамилия. А зовут — Петром.

В одна тыща девятьсот четырнадцатом… Это на первой империалистической, что ли? Сурово…

— Извини, земляк. Не сразу сообразил.

— Да ничего. Поговорим вечерком?

— Конечно, Петя!

Тут появился преподаватель и с ходу замечание болтунам сделал. Замолчали. Лекции им целый подполковник читал. Пожилой, но крепкий. Начал с истории. Оказывается, военно-космический флот — штука довольно молодая. По их меркам. Всего-то около тысячи лет. Нет, летать по Галактике начали раньше. Но вот строить боевые корабли не так давно, сравнительно, конечно…

Потом имперец осветил этапы развития боевого флота. Сначала — так называемую микронизацию. Когда в минимальный объём хотели запихнуть максимальное количество вооружения и экипажа. До курьёзов доходило. Спали на койках в четыре смены. Зато пушек — полно. И боезапас на каждую — по два выстрела. Генераторы-то слабенькие тогда были. А после изобретения достаточно мощного энергореактора ударились в другую крайность — в гигантоманию. Чтобы за счёт невообразимых размеров и экипажа в десятки тысяч человек добиться максимальной неуязвимости и гибкости за счёт количества боевых постов. Дошли до целых искусственных планет. Пока группа каких-то повстанцев при помощи десятка одноместных истребителей не превратила в прах одну из таких станций, тупо запустив ракету в охлаждающий коридор. Некий Люк Скайуокер. История сохранила имя смельчака для последующих поколений пилотов…

Преподаватель обвёл строгим взглядом притихшую аудиторию. Все сидят, внимательно слушают. Один только удивлённо глазами хлопает. Незаметно сверился с невидимым курсантам экраном, который висел над каждым учебным местом и сообщал имя, фамилию, предыдущее звание и войну, где тот погиб. Толстиков Пётр. Первая чеченская. Вертолётчик. Капитан. Ладно. Потом выясню, что его так удивило…

Закончив историческую вводную, подполковник перешёл к тактике. Небольшой исторический экскурс не понадобился: оказывается, всю тысячу лет с момента основания Космофлота воюют именно так. Неизменно. Вначале — стрельба из дальнобойного вооружения и ракетами, потом выбрасываются абордажные команды…

Длинная, почти трёхчасовая речь была закончена, и заметно уставший лектор без особой надежды спросил:

— Вопросы есть?

Вздрогнул от удивления, увидев вскинутую руку. Казалось, разжёвывать всё, что он только что изложил этим варварам, было дальше некуда. Но отступать было поздно.

— Представьтесь, пожалуйста.

— Ханс Иоахим Марсейль. Африканский корпус. Тысяча девятьсот сорок второй. Лётчик-истребитель. Гауптман.

— Ясно. Изложите суть вопроса.

— Господин подполковник, мне всё-таки непонятно, почему именно абордаж? Неужели маленькие корабли неуязвимы? Тогда почему не распространить принцип их использования на более крупные корабли?

Михаил смотрел на немца. Высокий, худощавый, с длинным узким лицом и таким же длинным носом. Враг. Тем более — лётчик. Насмотрелся он на них… Сволочь. Все слова, что говорил ему Черняховский, мгновенно вылетели из головы — такие же, как этот стоящий возле своего стола, фрицы бомбили эшелоны с беженцами, расстреливали колонны мирных жителей, эвакуирующихся в тыл. Разрушали советские города и сёла…