– Я люблю тебя, – услышала я шепот.
Потом была вечеринка, всех словно лихорадило, кровь кипела от радости – мы победили! Танцевали, пили, хохотали, ты по очереди общался с женами, любовниками, женихами и невестами моих коллег. Но я видела, что все это время мысли твои были далеко.
Глава 21
Когда мы добрались до дому, я сбросила туфли на высоком каблуке и без сил повалилась на диван. Ты сел рядом, взял в руки мою стопу и принялся разминать, массажем снимая боль после восьмичасового хождения по ножам.
– О господи, – стонала я от удовольствия. – Честное слово, это не хуже секса.
Я думала, ты засмеешься шутке, но нет, ты не засмеялся.
– Люси, – сказал ты, продолжая растирать мне левую стопу, – нам надо поговорить.
Я села на диване, выдернув у тебя ноги и поджав их под себя:
– О чем? С тобой все хорошо? У нас все хорошо? Мне кажется, все замечательно, но если что‑то случилось…
– Люси, – повторил ты и глубоко вздохнул, – помолчи. Не знаю, с чего начать, поэтому скажу без предисловий. Мне предложили работу в «Ассошиэйтед пресс». Они посылают меня в Ирак, прикомандировывают к войскам, для начала – снимать репортажи. В перспективе обещают стабильное жалованье. Пит кое‑куда позвонил, подергал за ниточки. Он знал, что я хочу работать за границей.
На секунду у меня перехватило дыхание.
– Когда надо ехать? – прошептала я. – Надолго?
– Они хотят, чтобы я отправился через три недели. Работы, как минимум, на два месяца. Но не исключено, что намного дольше.
– И когда ты должен дать ответ?
На самом деле я в этот миг думала: «Два месяца еще не срок, мы справимся. Даже если и дольше. У нас все получится».
– Уже дал, – ответил ты, разглядывая свои ногти. – Я согласился.
– Что‑что?
У меня было такое чувство, будто кто‑то вынул пробку из нашей с тобой совместной жизни, и, как вода из ванны, она хлынула прочь, словно вихрь торнадо. Я тут же вспомнила Кейт, вспомнила ее слова о том, что ты уедешь и мое сердце разобьется.
Ты все еще смотрел не на меня, а куда‑то в сторону.
– Это долго решалось, не сразу, – сказал ты, – но сегодня бюрократическая машина сработала. Я сам не знал, что так получится. Все висело на волоске. Я не хотел тебе говорить, пока все было непонятно. Не хотелось зря расстраивать, если бы ничего не вышло.
Я ощущала каждый удар своего сердца, каждый толчок крови в теле. Открыла рот, но, хоть убей, не смогла вымолвить ни слова.
– Еще несколько месяцев назад, когда я увидел первую статью «Ассошиэйтед пресс» про Абу‑Грейб, я сразу понял, что должен ехать туда. Картинки способны поменять точку зрения. Изменить убеждения, взгляды. Я не могу оставаться в стороне и думать, мол, пусть другие делают эту работу, тем более что считаю это очень важной работой. Я предупреждал тебя, Люси, что собираюсь уехать. Ты прекрасно знала о моих планах.
Да, знала. Но я же не понимала, что твое «уехать» шло рука об руку с «навсегда». И что это не обсуждается. Что мы не будем искать решение вместе. Более того, я оказалась совсем не готова. Особенно в этот вечер. В такой вечер надо веселиться, радоваться жизни, успеху. Я взлетела на такую высоту, на какой никогда еще не была в жизни. Работа, которую я проделала сама, получила премию «Эмми». И я расслабилась. Позволила себе быть абсолютно счастливой.
Почему ты ничего не говорил о том, что Пит делает какие‑то шаги? О том, что тебе должны позвонить? О своих планах? Как мог ты принимать такое решение без меня? Я до сих пор злюсь на тебя, Гейб, за то, что в столь важном для нас деле ты исключил меня. Мы же были с тобой двойной звездой. Вращались друг вокруг друга. Утаив свои приготовления, ты все изменил, ты больше не вращался вокруг меня, ты кружился в другом пространстве, вокруг кого‑то другого, чего‑то другого. Как только ты стал заводить от меня тайны, мы с тобой потеряли наш шанс.
И слезы вдруг хлынули из моих глаз, слезы гнева, слезы печали, слезы смятения и боли.
– Гейб, Гейб, – повторяла я снова и снова, – что ты наделал? Как ты мог? – Наконец я справилась с собой. – Как же ты мог не сказать мне? Как ты мог сообщить мне об этом только сегодня?
Ты протянул ко мне руки, но я сопротивлялась, отталкивала тебя прочь, даже сама удивлялась, откуда взялось столько силы.
– Если бы я знала заранее, мне не было бы так больно, – говорила я. – Если бы мы с тобой вместе обсуждали все это. Неужели ты не понимаешь? Мы с тобой были единое целое. А сейчас ты отрезал меня от себя. Как мог ты строить какие‑то планы без меня? Как мог ты строить такие планы без меня?
Ты тоже плакал, из носа у тебя капало и стекало по подбородку.
– Прости меня, – говорил ты. – Я старался как лучше. Я не хотел сделать тебе больно. Прости меня.
– Не хотел, а сделал, – говорила я, задыхаясь. – Больнее, чем можешь себе представить. Больнее, чем нужно было. Теперь я вижу, что ничего для тебя не значу.
– Это неправда.
Ты вытер нос и снова протянул ко мне руки.
– Не смей! – сказала я. – Не смей прикасаться ко мне!
– Люси, пожалуйста, – умолял ты. – Прошу тебя.
Ты уже плакал даже сильнее, чем я.
– Мне нужно, чтобы ты поняла. Я ничего не могу поделать, это сильнее меня. Я должен, даже против своей воли, это единственное, что дает мне ощущение, будто я живу правильно. У меня в мыслях не было сделать тебе больно. К тебе это не имеет никакого отношения.
– Да, ко мне не имеет. Но это имеет отношение не только к одному тебе. Это имеет отношение к нам обоим. Это говорит о том, что ты уничтожил нас с тобой.
Ты посмотрел на меня так, словно я влепила тебе пощечину. А мне этого и хотелось.
– Ничего я не уничтожил… И это не имеет отношения к нам с тобой, Люси. Честное слово. Это имеет отношение только ко мне. Это нужно только мне одному. Во мне что‑то сломалось, и это единственный способ поправить. Я думал, ты поймешь. Ты же всегда меня понимала…
Но нет, на этот раз я не поняла.
– Почему ты не можешь остаться? – перебила я. – Снимай себе Нью‑Йорк, тебе разве мало? Да здесь столько сюжетов, на несколько жизней хватит! Вспомни, как ты был счастлив, когда «Нью‑Йорк таймс» напечатала твою фотографию.
Комментариев нет